— Кто это — Константин Сергеевич?
— Так мы зовем Кайгысыза. Я говорю, что такие люди удивляют своим бескорыстием. Он поглощен! Ему все интересно! Объяснит солдату-мусульманину; дескать, «бог-то бог, да и сам не будь плох…» Расскажет про все увлекательно и тактично, и глядишь — коран подмочен?
В другой раз он дехканину поможет хлопок прополоть, тот потом говорит: «Аллах привел к нам красных! Спасибо ему». Сделает доклад — враз видно, что и книжки успевает читать! А как метко бьет из винтовки!
— Может, белые бросают город за городом, спасаются от Кайгысыза? — засмеялся Мурад.
— Есть люди, о которых неуместно говорить шутливо, — сказал Паскуцкий, и тут же улыбнулся.
Мурад Агалиев был упрям, никто не мог заставить его петь на свой лад, если он хотел петь по-своему.
— А должность, пожалуй, портит, — сказал он.
— Не пойму, о чем ты?
— Прежний Коля Паскуцкий любого, самого маленького человека из народа ставил выше себя. Теперешний Николай Антонович поучает меня, как мулла.
Паскуцкий подошел к Мураду, обнял его.
— Неужели не понимаешь: нельзя хвалить человека в глаза. А то я вознес бы тебя до небес,
— С такой высоты опасно падать.
Оба рассмеялись и принялись вспоминать дни юности на берегах Теджена.
…Им было лет по двадцать, не больше, когда Паскуцкий приехал в Теджен. Чуть выше города по течению реки были хлопковые плантации. Хозяева богатых полей поручили молодому землемеру Коле Паскуцкому насосную установку, которая поднимала воду на залежные земли. Крестьяне называли несложное сооружение «завуд», то есть завод. Летом, когда река становилась узенькой, как нитка, «завуд» вытягивал из нее всё, не оставляя тем несчастным беднякам, кто жил ниже по течению, даже питьевой воды.
Отец Мурада, — звали его Агали, откуда и пошла фамилия, — брался работать за половину урожая на полях некоего Миносяна, хитрого и жадного кулака. Ко времени расплаты несчастному Агали доставалась едва ли пятая часть урожая, — остальное уходило в начет за семена, за штрафы, за налоги. Кибиточная подать — четыре рубля, а земский сбор — еще два рубля, а еще — на содержание администрации, а еще — на исправление дорог и за школу, а еще — поземельный налог, а еще — натуральные повинности… наряд на мосты и дороги, на борьбу с саранчой, на ремонт оросительного канала. А еще — жалованье арык-сакалам и мирабам. А еще — базарный сбор. А еще — сбор с караванов… Нищета и бесправие народа потрясли молодого землемера, приехавшего сюда прямо со студенческой скамьи, из России. Он с молодой запальчивостью стал защищать права дехкан перед хозяевами, помог Агали упорядочить его расчет с Миносяном. Тогда-то они и познакомились — аульный парень Мурад и русский юноша — землемер. В ауле полюбили Колю Паскуцкого, звали его ласково— «рваный инджинар», у него, действительно, был шрам на губе.
Много ли времени прошло с той поры?
В первый же год мировой войны Колю мобилизовали. Не то солдат, не то рабочий, он тянул лямку на прифронтовой железной дороге, с голодухи болел. В окопах встретил февральскую революцию, и в первые же дни был избран солдатами за умные речи в ротный комитет. Он был уже депутатом солдатского совета армии, когда по физической непригодности был демобилизован.
И потянуло его, как ни странно, в далекий Теджен. Там к осени 1917 года как-то само собой стал он председателем городского Совета. Как всегда он думал — людей нет, вот его и тянут, и тянут. А он все еще, смешно сказать, — беспартийный! Только весной 1918 года, приехав на пятый съезд Советов Туркестана из маленького грустного городка Теджена, он был принят в партию, — да и то поначалу во фракцию левых эсеров, потому что там не спросили членского билета. А в июле, появившись на денек в Асхабаде, — он попал в огневое кольцо белогвардейского мятежа. Неузнанный, по чужому документу, пробрался в родной Теджен, но и туда опоздал — его обогнали белые эшелоны. Председатель городского Совета, он только и успел взять из здания совета десяток винтовок, а потом укрылся в ауле, в доме Агали, — на земле кулака Миносяна. Целый месяц прожил среди крестьян — старая память о нем жила в народе, его по-прежнему любили, а теперь и почитали, как новую народную власть. В августе Паскуцкий вернулся в город на свой высокий пост. А в октябре его ввели в Военнополитический штаб Закаспийского фронта…
