К счастью, шофер был пунктуален, и через полчаса машина остановилась у калитки профессора Маркуля. Своим скромным видом дом выгодно отличался от претенциозных строений по соседству. Но вскоре я понял, что это лишь утонченный прием, рассчитанный на то, чтобы потрясти гостей. За каменными, старинного вида стенами открывалась такая роскошь, какая сделала бы честь представлениям любого художника Рижской киностудии о быте западных Миллионеров: дорогой ковер на паркетном полу, гобелены на забранных панелями стенах, камин из голландских изразцов. Единственным, что не соответствовало роскошной обстановке, были сами хозяева. Профессор — без пиджака, с подтяжками поверх клетчатой, с короткими рукавами рубашки — почему–то напоминал мне трамвайных кондукторов послевоенной поры, тоже носивших очки в виде полумесяца: вниз они глядели сквозь оптику, а вдаль — невооруженным глазом. Вагоновожатым в семье была, несомненно, жена, но в случае необходимости Зиедонис Маркуль умел крутануть колесо ручного тормоза и замедлить слишком стремительное движение мадам Клары.
Нас ждали. У камина был накрыт кофейный стол с печеньем, стояли хрустальные рюмки самых разных калибров. Дверцы домашнего бара были растворены, и даже без традиционных зеркал, усиливавших эффект, выбор напитков мог сломить сопротивление любого трезвенника. Дрейманис тоже пригубил знаменитую сливовицу Швейка, но от кофе отказался: по его словам, ему вообще следовало употреблять поменьше жидкостей.
Когда были провозглашены тосты за общую молодость и одноклассников, полковник без обиняков сказал:
— Меня интересует ваш мастер. Витольд Крум, если не ошибаюсь. Пока еще не имею права объяснить, почему. Что можете сказать о нем?
— Его рекомендовал нам муж сестры, и до сих пор не было повода жаловаться. Пьет только, если предлагаю я сама — например, когда в первый раз пустили воду. И правильно делает: мы ведь договорились, что платить я буду за сделанное, а не поденно. Так что он часов не считает, приезжает рано, иногда работает дотемна. Бывает даже, остается здесь на ночь, когда…
— Где? — быстро спросил полковник.
— Не в комнате, разумеется! — Клара восприняла вопрос почти как оскорбление. — В сарайчике с инструментами. Я поставила там раскладушку. Умывается за гаражом, по нужде бегает в лес…
— Клариса! — прервал ее профессор. — Не надо хвастать своими антидемократическими предрассудками. Человек, установивший для тебя унитаз, имеет право и присесть на него.
— Попытайтесь вспомнить, — настойчиво попросил полковник, — когда он ночевал тут в последний раз. Это очень важно.
— Вчера?.. Нет, вчера он ушел на станцию засветло. А вот позавчера оставался. Я еще вскипятила ему чай, сделала бутерброды.
— Можно взглянуть на этот ваш сарайчик? — полковник встал.
Дощатая хибара, во время строительства служившая, вероятно, времянкой, стояла в глубине сада, ближе к лесу.
— Ясно, — пробормотал полковник. — Отсюда можно незаметно уйти и вернуться.
— А собака? — напомнил я. В моих ушах еще звучали истерические вопли профессорского жесткошерстного терьера.
— Протон его знает и голоса не подает, — сказала Клара. — И по ночам вообще не остается снаружи.
В комнату полковник вернулся задумчивым. Съел еще один курземский пирожок и отодвинул тарелку:
— Последняя просьба. Попытайтесь общими силами описать этого Крума. Носит ли, например, очки, усы, какие зубы…
— Я отказываюсь! — энергично возразил профессор. — Стоит мне выйти из дому, как я забываю даже, как выглядит жена. Ты уж не обижайся, Клариса.
— Мужчина как мужчина, не лошадь ведь, чтобы глядеть ему в зубы, — мадам Маркуль кинула на мужа испепеляющий взгляд. — Усов у него нет, скорее этакий пучок волос под носом, как у моего мужа, когда он по субботам и воскресеньям ленится взять в руки бритву. Очки? Днем обычно носит темные, вечером работал без них.
— А эти темные — с диоптриями, не заметили?
— Не знаю, — развела руками хозяйка дома. — Я ведь не надзиратель, не слежу за ним…
Полковник велел шоферу ехать к станции, сам же, взяв меня под руку, свернул в лес. Не знаю, как он догадался о моей куриной слепоте, но этой ночью его любезность не была необходимой: сияла луна, и тропинку я видел достаточно четко. Но не заметил ни одного из работников милиции, укрывшихся за деревьями и тихо приветствовавших полковника, когда мы проходили мимо.
