– Сами вы – чучела огородные, – урезонила подруг девушка, скачанная с интернета, – В нем теперь сплошная химия. Это гадость такая, из которой удобрения делать можно. Вроде навоза, только синтетического.
Наконец, подошла и их очередь.
Под пристальными взглядами, взглядами, предполагающими преступные цели именно здесь – там, где, по сути, не лежало ничего – они прошли внутрь полутемного склепа.
И почувствовали себя в тюрьме и морге, одновременно.
– Здоровая у него голова, – тихо проговорил Риоль Крайсту.
– Половина его головного мозга оказалась величиной с грецкий орех. Так, что эта голова была пустой в прямом смысле.
– Убивать невинных начал он? – продолжал спрашивать Риоль.
– Да.
– Значит, нынешний просто продолжил начатое?
– Между ними есть одна большая разница. Этот, – Крайст указал на набальзамированного мертвеца, – Убивал потому, что не понимал, как высоко нормальные люди ценят человеческую жизнь.
Тот, что у власти сейчас, убивает потому, что хорошо понимает это.
И понимает, что запуганный человек – человек послушный…
– Впрочем, между ними есть еще одно отличие, – Крайст говорил тихо, и Риоль подумал о том, что иногда даже мессии спокойней говорить тихо, а не громко. Но ничего не сказал по этому поводу, хотя, по взгляду Крайста понял, что тот почувствовал его мысли.
– …Дело в том, что у Ленина выбора не было.
Он вынужден был работать с теми, кто пришел с ним.
А среди ленинских соратников, процент порядочных людей был таким же, как во всяком случайном собрании людей.
Во всяком случае, среди тех, кто пришел с Лениным, порядочные люди вполне могли быть.
У Сталина выбор появился.
Он смог уничтожить порядочных, а приблизить ничтожества…
– Скажи, Крайст, Ленин – это великая фигура? – спросил Риоль Крайста, когда они выходили из усыпальницы.
Крайст, помолчав немного, ответил:
– Дьявол – тоже великая фигура…
* * *
Когда Риоль вышел на площадь, он обратил внимание на то, что окружающее пространство как-то милитаризировалось.
Да и сама площадь, как и все окружающие и не окружающие ее улицы, все больше заполнялась не штатскими, а военными людьми.
А те, кто продолжал носить штатское платье, вели себя так, как военные.
Все выражало деловитость и пахло гарью предвоенщины.
При этом люди становились какими-то мелкими, задавленными идеей, которую не понимали, но слепо доверяли ей.
– Похоже, что нормальный человек все-таки больше социализма, – довольно уныло сказал однажды Искариот.
– Значит, человека до уровня социализма нужно постоянно преуменьшать. Побыв здесь, я это теперь ясно понял, – ответил ему Риоль, – И мне стало понятно, для чего нужен террор.
– Для чего? – Искариот задал Риолю этот вопрос очень серьезно. Так задают уточняющие вопросы на экзаменах, для того, чтобы убедиться в том, что обучающийся правильно усваивает материал.
– Для того, чтобы удержать то, что без террора удержаться не может…
– Что ты обо всем этом думаешь? – спросил Риоль девушку, скачанную с интернета.
– Мне страшно, и хочется куда-нибудь спрятаться.
– Но посмотри, сколько людей на улице. И многие из них счастливы, – теперь уже Риоль разговаривал со своей спутницей так, словно проверял себя.
И свои выводы.
– Какое-то это особенное счастье – строить социализм, – сказала девушка.
– Чем же оно особенное?
– Тем, что оно чудовищное…
Большевистский террор – это принуждение людей к счастью добровольно жить в тщете…
Искариот, сдвинув свою шляпу коричневого цвета на затылок, спросил Крайста:
– Слушай, не пора ли нам отсюда сматываться?
– А мы ничего не забыли?
– В этом мире и забыть нечего.
А вот, для того, что бы остаться, надо вовремя уйти.
– Остаться – здесь? – удивился Риоль словам Искариота.
– Остаться в живых…
По дороге на автовокзал, откуда отправлялся рейсовый автобус, Риоль спросил Крайста:
– Скажи, хоть когда-нибудь те, кто уничтожал людей, понесут наказание?
– Будут наказаны некоторые генералы из различных ведомств.
И-то – не за убийство, а за то, что эти генералы многое знали о соучастие в произошедших преступлениях тех, кто придет во власть на смену тирану.
А потом, вообще, появится идея всеобщего примирения и прощения.
