– Крайст, – не удержался Риоль, – Совсем недавно ты называл сегодняшний день – удачным для нас. И это была правда.
– Для нас – да. Правда – удачный день.
Но, может, это неудачный день для правды, – вздохнул Крайст.
Услышав эти слова Крайста, Искариот, отойдя в сторону, тихо сказал:
– Как и всякий другой…
– Эх, – погладив живот, приятно вздохнул Искариот, видимо не желая больше касаться такой скользкой темы, как правда, – Спасибо, Господи, что ты нас создал!
– А если серьезно, – Риоль отложил тарелку на траву, – Бог создал людей по своему образу и подобию?
– Да. Только не забывай, что в своем творчестве, Всевышний просто вынужден был быть сюрреалистом…
– Значит, мы созданы по образу и подобию Бога? – словно размышляя над чем-то, повторил Риоль, но Крайст мягко перебил его:
– Да. Но не это важно.
– А что?
– То, что свою жизнь люди строят – по своему образу и подобию…
– Может, для Бога, люди – это что-то иллюзорное? – Любой творец вынужден выбирать: что он считает иллюзией – жизнь, или свое творение…
– Почему же Творец задал людям вечные вопросы, но не дал вечных ответов? – Потому, что вечные вопросы людям – это предпосылка их поиска своих ответов в каждое конкретное время…
– Крайст, скажу тебе откровенно: мне иногда кажется, что ты говоришь не с нами, а сам с собой. – Риоль, говорить самому себе – это улыбаться девушке в темной комнате…
– Скажи, Крайст, а как же – главный вопрос философии?
– Тебя интересует – что первично: идея или материя?
– Этот вопрос интересует мыслителей всех времен.
– Ничто не первично, – Крайст увидел удивленный взгляд Риоля и пояснил, – Материя является носителем идеи, и, в тоже время, сама организуется под воздействием той идеи, носителем которой является.
– Крайст, а мысль – материальна?
– Слава Создателю – нет.
– Почему?
– Потому, что тогда люди разрушили бы вселенную, насоздавав пороков.
– Разве пороков мало сейчас?
– Не мало. Просто пороки сейчас величиной с человека.
А были бы величиной с его фантазию…
– Скажи, Крайст, каяться должны все?
– Знаешь, Риоль, исповедь – это, кроме всего прочего, профилактика души.
– Интересно, в чем должны каяться честные, безгрешные люди? – усмехнулся, до этого молча слушавший разговор Крайста и Риоля, Искариот. Мягко улыбнувшись и, ни на кого не глядя, Крайст ответил:
– У безгрешных просто плохая память…
Риоль давно заметил, что когда Искариот спорил, или делал вид, что спорит с Крайстом, в его лице появлялось что-то кошачье: ехидное, податливое, комнатное и, в то же время – мелкохищническое, способное охотиться и похищать, но не желающее лишаться миски с молоком.
Его зубы обнажались, но этот оскал больше походил на своеобразную улыбку.
При этом, Искариот никогда не спорил с самим Крайстом, а только с элементами того, о чем Крайст говорил.
Так спорят люди, связанные на век, и понимающие это…
– Исповедовавшийся человек уверен, что живет в правильнейшем из миров, – задумчиво и немного грустно, словно догадываясь о том, что скажет в ответ Искариот, продолжил свою мысль Крайст. И Искариот не удержался:
– А атеист ужасается тому, что это, может быть, так и есть.
И, что другие миры – еще хуже…
– Мне интересно слушать ваш разговор, и интересно задавать тебе вопросы, Крайст. Но ведь мы все время сталкиваемся с тем, что люди не понимают друг друга, – Риоль на мгновенье умолк, подыскивая слова.
– Я знаю, какой вопрос ты хочешь задать, но ты должен сформулировать его сам.
– Когда люди перестали понимать друг друга? – нашел слова Риоль. Крайст ответил, и тоска выправила его фразу:
– Как только изобрели речь…
– Крайст, а ты хотел бы переделать мир?
– Может быть, и захотел бы.
Если б это было возможно.
– Разве для тебя есть что-то невозможное?
– Меня могут ограничивать мои сомнения.
– А разве могут быть сомнения там, где людей наставляют на путь истинный?
– Путь истинный?.. А ты всегда понимаешь, что это означает?
– Не всегда, – честно признался Риоль.
– Вот и я – тоже…
– Риоль, – проговорил Крайст, и его глаза в этот момент были такими, как у близорукого человека только что снявшего очки, – Мне свойственно все, что свойственно людям: и сомнения, и боль, и разочарования.
