Олеся налила себе снова. Мысли стали вдруг легкими, светлыми, радостными. Резкая смена настроения — к ней Олеся всегда так рвалась, запасая для себя новые и новые бутылки — произошла мгновенно. Олеся задумчиво повертела в руках салфетку и сказала без всякой артистичности, глядя ничего не выражающими глазами:
— Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?
На прямо поставленные вопросы ни один в мире мужчина не отвечает. Тем более на заданные в подобной форме. И насчет князя Гвидона, который поступал иначе — дело темное: сказка. Опять же у него была царевна-Лебедь.
Похоже, что ответа Олеся и не ждала. Посидела, посмотрела и снова выпила из бокала.
Малахов нервно закусил губу и продолжал молчать, тупо уставившись на темнеющий горизонт. Что говорить, когда нечего говорить… Ишь, "князь ты мой прекрасный!" А если уже и не очень прекрасный и совсем не мой?..
Олеся встала и прижалась к Валерию сзади.
— Ну, что ты там видишь? Никак не могу понять, чем тебя притягивает грязная улица за окном.
Валерий, стараясь не обидеть Олесю, высвободился из ненужных объятий.
— Я не смотрю на улицу. Просто небо на закате иногда кажется таинственным. С отблесками загадочного сияния, приходящего сверху и неизвестно откуда. А осенью небо плывущее и уставшее… Перед зимой.
— Звучит поэтически, — иронически хмыкнула Олеся и села на ручку кресла, легко удерживая равновесие. — Я не подозревала, что ты поэт. Подражаешь моему папочке?
Малахов отошел от окна и сел.
— Поэт многое чувствует, а я живу на ощупь, вслепую. Иногда мне кажется, что все вокруг знают что-то такое, о чем только я не догадываюсь. И как раз в загадке, которую разгадать я один не в состоянии, скрыт некий смысл человеческого существования, тайна человеческого бытия…
— Ну-у… — неопределенно протянула Олеся. — И я не имею понятия ни о каких разгадках. Здесь ты не одинок. Знаешь, я часто стала молиться в последнее время. Странно, это так на меня непохоже. И что я выпросила у судьбы? Что вымолила? Или, может быть, я опять слишком тороплюсь?
Валерий внимательно посмотрел на Олесю.
— Значит, ты тоже уповаешь на судьбу?
— А кто еще? — удивилась Олеся. — И потом я все-таки не уповаю, а только прошу… Совершенно бессмысленно и тщетно.
— Значит, так… — начал Малахов и мгновенно споткнулся на двух коротеньких словах.
— Что так? — весело спросила Олеся, снова наполняя свою рюмку. — По-моему, все совершенно не так. Все не так в нашей жизни.
Она была абсолютно права. Валерий вдруг невпопад вспомнил, что когда она спит, руки у нее лежат ладонями вверх, словно просят милостыню. Говорить расхотелось. Дальше короткого слова "так" мысль идти не желала. "Хоть бы позвонил кто-нибудь, — про себя взмолился директор, — отвлек бы нас ненадолго!" Но он тоже ничего не мог вымолить у судьбы: телефон молчал, будто выключенный за неуплату.
— Ты будешь пить? — спросила Олеся. — Мне одной надоело.
Сейчас вид у нее был довольно безмятежный, почти блаженный. Редкая для нее ясная детская улыбка слабо освещала лицо, напоминающее мгновениями маленькую Полю.
— Ты не любишь меня, Олеся, — неожиданно для себя выпалил Малахов и закурил. — Я это давно знаю.
Что он несет? Разве он собирался сегодня выяснять отношения?
— И не смотри на меня исподлобья. Теперь я понимаю, откуда у Полины этот взгляд.
Директор засмеялся и задумчиво провел пальцем по нижней губе.
— Раньше я отчаивался, а теперь мне все равно, Олеся…
Она вздрогнула: Валерий больше ее не любит? Как же ей жить дальше?..
— Все равно, — повторил он, — потому что я уже привык обходиться одним своим чувством. Ты мне очень нужна. Не бросай меня…
Малахов смял недокуренную сигарету.
"Вот где мне повезло, — подумала Олеся. — Вот с кем я выиграла в жизни. Нужно уметь радоваться тому, что имеешь. То же самое постоянно твердит и папочка".
— А вообще лучше забудь о моих словах, — продолжал Валерий. — Об этом не стоит думать. Я не хотел тебе ничего говорить, случайно получилось. Прости.
— Мне тебя прощать? Это ты должен меня прощать вечно…
Директор с трудом разобрал ее невнятный шепот, покачал головой и спокойно улыбнулся.
