— Продолжай… — пробормотал Малахов непослушными губами.
— Я, собственно, все сказал, — отозвался Глеб. — Ты любишь ни от кого не зависеть по примеру большинства мужчин. Ну и не морочь себе голову! Прими ситуацию как должную. И живи себе дальше спокойно. Это просто, как апельсин… Олеся — моя любимая дочь, но я всегда искренне жалел ее мужа. Бедняга! А теперь мне очень жалко тебя, хотя почему-то кажется, что ты должен выпутаться из своего непростого узелочка.
Но выпутаться никак не удавалось. Правда, их связь с Олесей ничем не нарушалась и не омрачалась: по странному стечению обстоятельств ничего случайного и плохого с Олесей и вокруг нее не происходило, а в конфликты она, в силу своей натуры, вступать не любила.
Только в сентябре в школе появился пятнадцатилетний Карен Джангиров. И уже через месяц, совершенно неожиданно, Олеся в первый раз вбежала в кабинет Эммы в слезах, швырнула сумку на пол и крикнула, почти падая на стул:
— Это невозможно, Эмма! Понимаешь, это просто невозможно!..
Вечером Олеся обняла безразличную к ее ласкам дочь.
— Я вспоминала сегодня твою песню. Ты не скачи быстро, как поешь дома. Зачем тебе это? Не торопись никогда, Полька…
— Ладно, — равнодушно отозвалась та, потихоньку освобождаясь от материнских рук. — Я не буду торопиться. Я спою тебе другую песню, хочешь?
— Давай, — согласилась Олеся. — Спой другую. Про лошадей, которые никогда не спешили.
— Только это будет неправда, — серьезно возразила девочка. — Ведь ты же знаешь, мама, что лошади всегда скачут быстро. Им нужно успеть!
Олеся вздохнула.
— А куда им нужно успеть?
— Они знают, мама, — твердо ответила Полина. — Они сами все знают.
"А я ничего не знаю, — подумала Олеся. — Ничего и ни о чем. И я уже больше никуда не успею…"
Где-то далеко, на краю света, зазвонил телефон.
— Мама, — дернула ее за руку дочь, — ты что, не слышишь? Тебе звонят!
Олеся заглянула в ее глаза и вдруг увидела в них недетскую жалость. Дочь, оказывается, все давно понимала.
"Почему все жалеют меня? — подумала Олеся. — Наверное, потому, что я сама себя все время жалею…"
— Иду, — пробормотала она, поднимаясь с ковра. — Я уже иду, Поля. Я все слышу.
Звонил Валерий. Он хотел увидеться, чтобы обсудить проблему с Кареном.
— Приходи, — равнодушно согласилась Олеся. — И принеси что-нибудь выпить. У меня кончилось.
Недавно она с тревогой стала замечать за собой дурную склонность к крепким напиткам. Чем крепче, тем лучше. Осознала вдруг, что почти каждый день наливает себе что-нибудь в рюмку. Особенно требовалось выпить в такие дни, как сегодня, когда она возвращалась домой пустая, безвольная, бестолковая… Вокруг гремел, шумел, летел дальше обычный день. Никто ни на кого не обращал внимания. "Безумный город", — говорил Валерий.
— Поля, ты ела? — спросила Олеся, положив трубку.
— Я не хочу, — отозвалась дочь. — Я еще порисую…
Ну и хорошо, они с Валерием смогут уединиться как минимум на час. Впрочем, спокойная и ненавязчивая Полина никому никогда не мешала. И именно поэтому беспокоила Олесю все сильнее. Что скрывалось за постоянной отчужденностью Поли, за ее врожденным умением уходить в себя с головой, зарываться в своих мысли, как в одеяло, абсолютно не интересуясь происходящим? Инертность, пассивность? Нежелание контактировать с людьми — от неумения или от страха перед ними?
— У тебя необычная девочка, — заметил как-то Валерий. — Эта ее вечная отрешенность… Похожая на твою, но только у нее она настоящая.
Он не ошибся. Полина родилась навсегда оторванной от скверно устроенного мира с его конфликтами, смутой и неразберихой. Сейчас она пробовала устроить свой собственный. Получалось неплохо. Во всяком случае, на первых порах. Молчать она умела мастерски. И не входила в комнату матери или в кухню без приглашения. Ребенок, который никогда никому не мешал… Может быть, ей очень мешали все вокруг?
Олеся и Валерий по обыкновению расположились в гостиной. Он разлил вино, но едва они выпили, встал и подошел к окну. Его давняя любовь к окнам раздражала Олесю. И в школе точно так же: прилипнет, кажется, ничем не оторвать.
Москва, захваченная осенью, ею увлеченная, по утрам плавала в туманах, а ночами заливалась теплыми, едва слышными дождями, шуршащими, словно мыши в деревенском доме по углам.
