— Тот, кто прощает, всегда помнит, за что. Я не хочу помнить. Я только хочу знать, что ты со мной.
— Да, — пробормотала Олеся. — Конечно, с тобой! Только с тобой…
— Вот видишь, а ты — прощать! — Валерий снова провел пальцем по губе. — Я тебя очень люблю…
Она хорошо знала об этом…
— Я тебя очень люблю, Олеся Глебовна, — повторил Валерий, и улыбка на его лице пропала. — Не думай ни о чем.
То же самое советует и папочка. Уж не у него ли выучился директор? И как можно не думать? Куда ни ткнешь пальцем, где ни прикоснешься, всюду больно! Валерий — боль, прошлое — боль, дочка… Чужой родной человечек… И чего Олесе искать дальше, когда все уже давно найдено? Исправить бы поскорее собственные ошибки, если она еще успеет, если такое вообще возможно на Земле…
— Валерий, — неуверенно сказала Олеся, — мне очень хотелось бы поговорить с тобой о Карене…
Директор опять встал и подошел к окну. Но не остановился там, а прошел в глубину комнаты и сел в темном углу. Почему ее тяготило происходящее с Кареном? Почему она не сумела отнестись к обычному школьному событию со своей природной легкостью и безмятежностью? Превратить все в шутку, свести к первому юношескому увлечению, которое всегда нравится и тешит женское самолюбие? Не смогла или не захотела? Не захотела или не смогла?
Малахов снова закурил.
— А что, собственно, говорить о Карене?
— Но ты же сам собирался! — воскликнула Олеся и поправила рассыпающиеся волосы. — Ты так и сказал мне по телефону.
— Я собирался как раз объяснить тебе, что не вижу здесь никакой проблемы. Ты сама ее для себя изобрела, зачем-то придумала и теперь не знаешь, что с ней делать. А делать ничего и не нужно. Нужно забыть, абстрагироваться и просто вести уроки.
Нет, все-таки проповеди Глеба не пропали для директора даром. Вот где они пригодились неопытному любовнику, выступающему в новой, несвойственной ему роли мудрого наставника женщины.
— Я ничего не придумала. Я не могу быть самой собой в классе… Не получается… — жалобно прошептала она.
И это ее беспомощное "не могу" наотмашь ударило Валерия, лишний раз доказывая, что все не так просто, как кажется.
— Почему? — задал он свой любимый вопрос.
— Я не знаю, — растерянно и тихо отозвалась Олеся. — Я ничего не знаю…
Они довольно долго молчали, бессознательно прислушиваясь к пению Полины в соседней комнате.
— А ты понимаешь, что это единственный выход? Что другого нет и не найдется? — довольно резко, недружелюбно спросил Малахов.
Он устал от бессмысленности ситуации и объяснений.
— Или ты можешь предложить что-нибудь еще?
Что она могла предложить… Олеся сидела, съежившись, сжавшись в маленький жалкий комок на краешке кресла. Наверное, ее следовало пожалеть. Но только не сегодня. Сегодня директор настойчиво пробовал найти хоть какое-нибудь приемлемое решение проблемы.
— Чем, в конце концов, тебе мешает Карен? Он ведь только молчит и слушает тебя все уроки напролет, насколько мне известно. Отчего же ты плачешь?
Ну да, конечно, Валерий тоже ничего не понимал! Никто на свете не в силах понять Олесю! А она сама понимает себя? Осознает ли, чего хочет, почему так страдает и мучается?
Валерий рассматривал ее пристально и недоверчиво. Что таится за этим якобы неумением справиться с происходящим? Не лжет ли она опять, эта маленькая учительница?
Совсем недавно она вдруг начала подозрительно "задумываться". Ее "задумчивость" была опасной: Олеся не слышала грохота мчавшихся машин и могла не заметить надвигающегося на нее автобуса. Водителям несколько раз вовремя удавалось затормозить прямо возле автомобиля Олеси. Один из них собирался выпалить в адрес рассеянной дамы за рулем несколько гневных непристойных фраз, но, увидев ее лицо, тихо закрыл дверцу и уехал.
Олеся теперь ходила, опустив голову, с пристальным вниманием рассматривая асфальт или пол под ногами. На самом деле ни асфальта, ни пола она не видела. Ее действия и движения стали просто хорошо заученными и неосознанными. Повторяя изо дня в день одно и то же, словно компьютер, привычно выполняющий команду за командой, Олеся не анализировала своих собственных поступков: школа — супермаркет — дорога домой — дом — Полина — обед — телевизор — Валерий — опять школа… И так без конца. В этой цепочке не появлялось ничего нового, значительного. Иногда Олеся ловила себя на кощунственных мыслях: "Хоть бы случилось что-нибудь. Землетрясение, ураган, цунами! Хоть бы нашу школу водой залило сверху донизу. Все же развлечение…"
