Линде показалось, что из-под мешка донесся едва слышный сдавленный стон. Что ж, это было вполне допустимо и ожидаемо.
— Если тебя о чем-нибудь спрашивают, ты должна отвечать. Все ясно?
Дженнифер кивнула.
— Отвечай!
— Да, ясно, — поспешно поправилась Дженнифер, голос которой из-под плотной ткани прозвучал неестественно глухо.
На мгновение Линда задумалась: пленница вела себя иначе, чем она ожидала. Попытавшись представить себе, что сейчас ощущает девушка с мешком на голове, она злорадно усмехнулась и подумала: «Что, детка? Это тебе не учительнице у доски отвечать».
Впрочем, вслух она этого не произнесла. В ее планы не входило менять бесстрастную тональность беседы, взятую с первых секунд трансляции.
— Давай-ка я тебе кое-что объясню, — все так же монотонно произнесла Линда. — Итак, Номер Четыре, все, что ты знала о мире, что составляло до сих пор твою жизнь, более не существует. Кем ты была, кем хотела быть, все твои родственники, друзья, все, что было тебе знакомо, — этого больше нет. На всем свете есть только эта комната и то, что в ней будет происходить.
И вновь в наступившей тишине Линде пришлось догадываться о том, что творится с пленницей, по едва уловимым сигналам, посылаемым ее телом. Судя по дрожи, бившей Дженнифер, та вполне поняла услышанное.
— С этого дня ты принадлежишь нам.
Девушка словно застыла: казалось, даже дрожь отступила от этого словно окоченевшего тела. И все же при этом Дженнифер не только не закричала, но и вообще не издала ни звука. Другие к этому моменту уже сдавались. Особенно много возни и суеты было с Номером Три: она все время орала и кусалась, с кулаками кидалась на окружающее пространство. Нельзя сказать, что такое ее поведение сделало шоу менее привлекательным для зрителей. Хотя крики и непослушание были нарушением правил, которые установили для своих жертв Майкл и Линда, но столь яростный протест привнес разнообразие в заранее выстроенную драматургию этой мрачной пьесы. Каждая из пленниц вела себя по-своему, и Линда понимала, что привлекательность шоу от подобной непредсказуемости только выигрывает. Нужно было навязать каждой участнице особенный, именно для нее разработанный свод правил — каждый раз новый: ведь все пленницы были по-своему уникальны. Предвкушение новых сюрпризов и нетерпеливое ожидание того, как поведет себя новая жертва, — эти чувства приводили Линду в экстаз. Ей стоило немалых усилий держать себя в руках и по-прежнему изображать полное бесстрастие. Пристально посмотрев на полулежащую девушку с мешком на голове, она подумала: «А ведь слушает-то она внимательно!»
«Вот молодец. Умница, девочка!»
«Неплохо. Очень неплохо, — мысленно вынесла Линда свой вердикт. — С ней будет интересно. Она не такая, как другие».
Дженнифер молчала вовсе не потому, что хотела кому-то что-то доказать. Наоборот, больше всего на свете ей сейчас хотелось закричать во весь голос. Девушке даже казалось, что если она сумеет заставить себя издать хотя бы звук, который прорвется сквозь мешок, сквозь сковывающие ее цепи, сквозь стены и потолок этого непонятного помещения, тогда она, по крайней мере, поймет, где находится и как она здесь оказалась. Увы, все было напрасно: ни единый звук не сорвался с ее губ, и мир вокруг Дженнифер по-прежнему представлял собой сплошную мрачную тайну без единого намека на разгадку.
Незнакомый голос звучал все ближе. Женщина? Похоже, что так. Та самая, которая была за рулем фургона? Скорее всего, она. Кто же еще?
Дженнифер попыталась вспомнить как можно подробнее все, что ей удалось тогда разглядеть. Портрет женщины из фургона получался несколько смазанным. Вроде она была молодой, конечно постарше, чем сама Дженнифер, но, несомненно, намного моложе ее матери. Черная вязаная шапочка, надвинутая на самый лоб, и выбивающиеся из-под нее светлые волосы. Да, точно: блондинка. Постепенно из омута памяти всплыла еще одна деталь — воротник черной кожаной куртки, но на этом воспоминания обрывались. Удар, обрушившийся на девушку, словно бы стер все, что она могла видеть в следующие секунды.
— Сейчас-сейчас.
