— Достопочтенные гости! А теперь настал черед отцу Аманды, Петеру, от чистого сердца сказать несколько слов о своей очаровательной дочери. Давайте поаплодируем ему, окажем горячий сконский прием.
Поппе протянул Винстону микрофон. Винстон поднялся; металл прилипал к ладони. На него были направлены все взгляды. Винстон взглянул на Аманду, потом на Кристину.
— Дорогая Аманда. — Он откашлялся, потом повторил попытку: — Дорогая Аманда. — Воротничок рубашки вдруг показался ему тесным. — Я помню, как ты училась кататься на велосипеде.
Сердце стучало, как молоток, между лопатками поползла капля пота.
— Ну, предполагалось, что я буду учить тебя, но справедливости ради скажу, что ты научилась почти без моей помощи.
Одобрительные улыбки, смешки в публике. Винстону стало нечем дышать. Воротничок душил его, в голове шумело так, будто туда налили газировки. Винстон слишком хорошо узнал симптомы.
— И это, можно сказать, твой фирменный знак, Аманда… — Винстон помолчал, перевел дух. Шум в голове становился все громче, пузырьки просачивались сквозь лоб, заливали поле зрения, превращались в белые пятнышки. — Ты… очень… энергичная… и… самостоятельная. — Чтобы не зашататься, Винстон оперся о край стола. — Короче… — Он схватил бокал, слегка расплескав содержимое. — За тебя, дорогая Аманда!
Винстон отпил, со стуком положил микрофон на стол и тяжело сел, снискав вежливые, но осторожные аплодисменты публики.
— Спасибо, Петер. — Поппе уже подхватил микрофон. — Сразу видно: твои слова сказаны от всего сердца. А теперь, друзья мои, пора размяться.
Гости начали вставать. Винстон еще несколько минут посидел, дожидаясь, пока шум в голове утихнет.
Рядом появилась Кристина.
— Ты как?
— Нормально! — решительно ответил Винстон. — Просто немного расчувствовался.
Кристина подозрительно оглядела его, но сказать ничего не успела: к ним подлетела Аманда и обняла Винстона.
— Спасибо, папа! Я так рада, что ты приехал. Пойдем, познакомишься с моими друзьями. Они очень тобой интересуются.
Винстон сделал виноватый жест; дочь уже тащила его к столику, за которым собрались подростки.
Джесси Андерсон сидела за одним из столиков ближе к выходу, между фермером, от которого несло навозом, и глуховатым художником, писавшим акварели. К ее неудовольствию, ни тот, ни другой не знали, кто она такая. Наконец-то можно встать из-за стола; Джесси знаком велела Элин двигаться к выходу.
Джазовый квинтет на сцене уступил место группе, игравшей танцевальную музыку. Кто-то из гостей перешел на танцпол, другие потянулись к бару. Но большинство, как и рассчитывала Джесси, вышли из шатра, подышать воздухом, и уже через несколько минут ее окружала толпа людей, желавших перекинуться с ней словом или сделать селфи. Элин все это время находилась чуть позади Джесси, держа в поднятой руке телефон и снимая происходящее.
— Мы смотрим каждую вашу передачу, — восторженно говорила какая-то женщина. — Обе передачи. Вы удивительная!
— Thank you, darling[13], — улыбнулась Джесси. — А мою завтрашнюю передачу по радио не пропустите? Она начнется в час дня! Узнаете все мои тайны.
И Джесси повернулась к следующей группе восторженных поклонниц.
— Ну что, девочки, сделаем групповой снимок? Передайте телефоны Элин, она все устроит. И не забудьте тегнуть меня!
Музыка в шатре вдруг замолчала. Руководитель группы взял слово.
— Следующую песню исполнит гость, которого едва ли надо представлять. Дамы и господа — Ян-Эрик «Саса» Шёхольм!
Услышав это имя, Джесси подошла к входу в шатер, чтобы получше видеть.
Ян-Эрик, опираясь на трость, с усилием поднялся на сцену. Он с наигранной скромностью махнул рукой, останавливая аплодисменты публики, но едва оказался у микрофона, как тут же вошел в роль эстрадного певца. Ян-Эрик выпрямился и словно сбросил десяток лет. Музыканты заиграли вступление к «Лучшей минуте нашей жизни»[14]. Ян-Эрик запел дребезжащим вибрато. Гости сгрудились возле сцены, и вскоре толпа вокруг Джесси и Элин поредела.
— Ты только посмотри на этого старого педика, — фыркнула Джесси. — На что угодно готов ради крупицы внимания. Представляешь, как он скуксится завтра, когда по радио пойдет моя передача? Он же будет у радио сидеть как приклеенный, а его крошка-toyboy будет его утешать. «Не волнуйся так, Ян-Эрик, — проговорила она с деланым акцентом. — У тебя давление повысится».
