Элеонора видит, что настал ее черед, и в том же духе продолжает:
– Если Англия не сможет собрать приданое, обе-щанное императору, об этом узнают все. Господа, мы должны дать, чтобы получить. Если мы хотим почета и славы, подобающих самой могучей державе в мире, – если мы хотим быть такой державой, – нам следует заплатить настоящую цену. Можем мы себе это позволить? Но лучше обдумать другой вопрос: можем ли мы себе позволить не заплатить?
Она никогда не могла сравниться в красноречии с Марго, никогда не была так сообразительна и бойка на язык. Но сегодня нашла свой голос – и поняла наконец важность всех тех проклятых уроков риторики. Бароны соглашаются – небольшим перевесом голосов, но соглашаются – поднять налог для своих фригольдеров еще раз и больше никогда не вспоминать про «иностранцев».
Однако, когда в помещение входит дядя, она замечает устремленные на него мрачные взгляды. Бароны еще не осознали его ценности для них – то есть для Англии. Живя на острове, они забыли, что являются частью остального мира. Они не видят дальше своего кошелька. Англия никогда не вернет былой славы, если возобладает такая узколобость.
Элеонора обнимает дядю, ей хочется защитить его от едких замечаний.
– Не слушай ты их, – шепчет она. – Они же как дети: спорят, кто англичанин, а кто нет.
– Приберегите этот совет для себя, моя госпожа, – усмехается он. – Держи нос выше, дорогая! Подумай о том, чего мы сегодня добились. Я стал главой королевского совета. А ты узнала, кто из баронов тебе друг, а кто нет.
– Да. Все они меня презирают, кроме Монфора.
– А какой великолепный защитник для тебя! Твой маленький подарок ему вернулся к тебе сторицей. Но если хочешь содействовать успеху мужа, нужно иметь при дворе больше сторонников. Что скажешь о самом богатом и могущественном из них, который сегодня не проронил ни единого слова? – Он кивает в сторону брата Генриха, белокурого широкоплечего мужчины в роскошном, как всегда, наряде – красном камзоле и горностаевой мантии. – Ричард Корнуоллский собрал денег и земель больше почти любого из ныне живущих. Многие говорят, что он, а не Генрих, лучше всего подходит, чтобы править Англией. И насколько я слышал, Ричард с этим согласен.
– Это измена! Я бы лучше обезглавила его, чем дружить с ним.
– Твой муж считает иначе.
И Элеонора знает, что это правда. Как Ричард ни высокомерен, как ни жаден, он единственный брат Генриха.
– Он может создать королю трудности. И их отношения далеки от совершенства. В прошлом они страшно ссорились.
– Препирательства братьев? – пожимает плечами Элеонора. – Ничего тут не поделаешь.
– Насколько я помню, ты со своими сестрами почти не ссорилась. Особенно с Маргаритой. Ты лучше всех должна знать, как пригладить взъерошенные перья соперничества.
Из другого конца зала Ричард замечает, что она смотрит на него. Поймав его взгляд, королева манит к себе Маргарет Бисет, служанку, и что-то ей говорит. Затем, приподняв юбку, поворачивается и уходит из зала.
– Куда ты, девочка?
– В свои покои. Я вызвала к себе Ричарда Корнуоллского, и он должен сейчас прийти. Такова воля королевы. – Она понижает голос: – Если он действительно так самоуверен, как ты говоришь, то у него есть много что сказать о сегодняшнем собрании. И я выслушаю все с огромным интересом.
Понтуаз, 1237 год.
Возраст – 16 лет
Они встречаются за живой изгородью, в темных аллеях, под землей в погребе, где хранятся королевские вина, но глаза – ее глаза – всегда рядом, наблюдают. Маргарита и Людовик скачут верхом в лесу, но приближается посланник: «Белая Королева оторвет мне голову, если что-то случится с Вашими Величествами». Они пытаются укрыться в самом естественном месте для встреч – в Маргаритиных покоях – или у Людовика, но через несколько минут появляется Бланка – поистине гончая, преследующая сына. К Людовику гонец с не терпящим отлагательства делом; или как раз на этот момент назначено собрание – неужели он забыл? Маргарита, которую никогда никуда не зовут, которая никогда ничего не знает, казалась бы себе невидимкой, если бы не торжествующий взгляд Бланки, когда та вырывает покрасневшего Людовика из объятий жены.
