Архиепископ кладет кадило:
– Обвинение серьезное. Но где доказательства?
Граф размахивает пергаментом:
– Вот verba de praesenti, которую он подписал с моим сенешалем, назвав Жанну своей женой.
Элеонора смотрит на мужчину, который вроде бы ее муж, а может быть, и нет. Он подписал verba de praesenti? Значит, она совершила с ним прелюбодеяние? Она ищет в толпе дядю и сквозь слезы видит его. Он выступает вперед и обращается к архиепископу:
– Мы уже касались этой… деликатной ситуации в Кентербери, перед бракосочетанием.
Он утверждает, что брак с Жанной недействителен вследствие предшествующего договора, подписанного графом с королевой Франции Бланкой.
– Граф де Понтьё проиграл сражение с Францией, но королева позволила ему сохранить свои земли и замки в обмен на право выбрать мужа для его дочери. Поскольку королева оспаривает verba de praesenti перед папой римским, граф нарушает договор.
– И к тому же мы в слишком близком родстве, – добавляет Генрих. – Она моя четвероюродная сестра.
– Моя госпожа, – торжественно обращается архиепископ к Элеоноре, – поскольку эти обязательства в наибольшей степени касаются вас, я спрашиваю, чего желаете вы. Если папа Григорий вынесет решение в пользу короля, то все останется как есть. Но если решение будет в пользу графа де Понтьё, папа расторгнет ваш брак. И вы потеряете все, а ваши дети будут считаться незаконнорожденными. Они не унаследуют ничего.
Неистово колотящееся сердце поднимает Элеонору на ноги. Потерять все, когда она вот-вот все получит? Ее дети – незаконнорожденные? А она – всего лишь дочь обедневшего графа. Какое будущее сможет она им обеспечить?
Собор затих. Все взоры устремлены на нее: что она сделает или скажет? Но что сделать или сказать? Нужно время подумать. Колотящееся сердце подталкивает ее убежать, скрыться от этих глаз, от этого страшного нажима, от мужа, который так унизил ее. Он подписал verba de praesenti. Почему же не сказал ей? Под Элеонориным испепеляющим взглядом король словно съежился. Его глаз обвис так уныло, что, кажется, может совсем соскользнуть с лица. Никогда он не выглядел таким старым – и таким несчастным.
– Я лишь хотел создать семью, – бормочет он так тихо, что больше никто не слышит. – С тобой, Элео-нора.
На глазах у нее выступают слезы. За семь дней с Генрихом она видела от него только добро, щедрость и страсть. Звала его «мой лев». Но даже у львов есть слабости. Беда Генриха в том, что он очень хочет завести семью, которой никогда не имел.
* * *
После церемонии Гилберт Маршал – граф Пембрук машет жезлом, чтобы расчистить для Генриха и Элеоноры путь от церкви к пиршественному залу, в то время как знать Пяти портов[27] несет на концах копий шелковые лоскуты, обшитые серебряными колокольчиками, прикрывая царственные головы. За эту привилегию соперничают, а другие спорят за право прислуживать царственной чете во время пира – в том числе и Симон де Монфор.
– А граф де Понтьё не будет с нами сегодня пировать? – с огоньком в глазах спрашивает он у Генриха. – Не добавить ли мне пару капель кое-чего в его воду для омовения рук? Скажем, настойки паучника, чтобы улучшить пищеварение?
Дядя, удостоившийся сидеть за одним столом с королем за свою помощь в деле с Понтьё, указывает Элеоноре на молодого человека:
– Видишь, как ловок Лестер? Отметь также восторг твоего мужа. Симон де Монфор умен и амбициозен. Ты должна с ним подружиться.
Она широко улыбается, когда Монфор подносит ей чашу для омовения рук.
– Сегодня вы меня обслуживаете, monsieur? Чему я обязана такой честью? До сих пор это была обязанность графа Норфолка.
От его прочувствованного взгляда у нее пробежали мурашки по спине.
– Английские лорды любят деньги, моя госпожа.
Она окунает руки в воду и вытирает полотенцем, которое он подал.
– Вы заплатили Норфолку? Сколько?
– Много меньше, чем стоит такая привилегия, – прислуживать самой красивой королеве в мире.
Она открывает кошелек у себя на поясе и достает несколько монет:
– Это будет достаточной компенсацией?
При взгляде на серебро глаза у него заблестели. Ага! Тоже денежки любит.
– Пожалуйста, возьмите,
