— Я много слышал о заводах петербургских, — решительно забросил удочку Луций. — Помнится, мы говорили о Путиловском, бывшем Кировском. Как нам все-таки лучше туда добраться? Далеко ли отсюда?
— Почему далеко? — удивился дядя Саша. — Да ты ешь, голубок, — ободрил он Василия, который после пинка брата сидел примерно, и только глазами пожирал судки с икрой, которые как на грех созрели прямо перед ним.
— Значит, вышли вы из гостиницы, перешли перпендикулярно прямо к германскому консульству. Из гранитного камня выложено, найти не трудно. Там встали у указателя с надписью «Автово» и ждите. Минуты через полторы подойдет кар с надписью на боку «Автово». Вы смело на него садитесь, отдаете по доллару за проезд и напрямик доезжаете до Кировского завода. Только чего на него смотреть, не пойму. Место пустое.
— А у нас рубли, — несмело сказал Луций, — тридцать миллионов. А долларов и в помине нет.
— Конвертируем! — уверенно сказал Луцию лифтер. — У официанта. Прямо по курсу.
Дядя Саша не соврал. Уже через час после того, как верткий официант выложил им три тысячи долларов в мятых чаевых купюрах, друзья наши, озираясь, выходили на остановке под названием «Путиловский завод». Райончик в самом деле был какой-то серый, непритязательный. С правой стороны шла высокая каменная стена, а с левой сплошные торговые ряды, магазинчики, навесы с теми же самыми покорившими воображение братьев экзотическими фруктами. Народу слонялось здесь меньше, чем в других местах, но все же достаточно. Идея Луция подобрать какого-нибудь работягу и разговорить его разбилась об то обстоятельство, что работяг в в том смысле слова, как это понимают в Москве, почитай, и не было. Из проходной, которую им удалось обнаружить, выходили прилично одетые, веселые люди, которые явно не видели особого смысла нализываться в пивнушках.
Однако довольно скоро перед растерявшимися братьями возник тип с метлой в руках и в выпущенной поверх грязных джинсов рубашке, лицо которого давало шанс, что его владелец не прочь опохмелиться. Заводской дворник, как Луций определил его, настолько нервно мел, что казалось, при каждом движении метла выпрыгнет у него из рук и улетит за забор. Поймав паузу между двумя взмахами, Луций подошел к нему вплотную и быстро спросил, где приезжий человек может поблизости утолить жажду.
Дворник подозрительно взглянул на Луция, будто пытаясь удостовериться, какую именно жажду тот имеет в виду. Найдя, что, несмотря на юные лица, жажда Луция достойного качества, он буркнул, что рядом есть приличная пивнушка. После чего уговорить его проводить блуждающих братьев и самому дернуть кружечку было даже слишком легко.
Пивнушка представляла собой длинный зал, по одной стороне которого стояли бочки с пивом, а по другой пивные стойки. Каждую бочку окружали дубовые табуреты, народу было немного. В зале господствовал коммунистический принцип самообслуживания. Люди, нагруженные кружками с пивом, ставили их на бочки, и почти сразу раздавалось подозрительное бульканье — это в пиво подливалась водка для крепости.
— Два пива и один лимонад, — заказал Луций, подойдя к стойке, сонливому бармену, но уже навязший в зубах до дрожи душевной голос перебил его:
— Шесть пива и два лимонада! Луций даже не стал оборачиваться. Он сунул бармену деньги, взял пива, сколько мог унести, и пошел к бочке. Никодим явился следом за ним, доставив остальной заказ. Смотрелся он большим барином. На нем был белый свободный костюм, панама и белые парусиновые штиблеты. На руке горел золотой браслет с несуразными большими часами. Перстень с голубым камнем на указательном пальце и синий шелковый галстук дополняли его гардероб. Как истый дворянин, он собственноручно с легким поклоном разлил купленный у того же бармена французский коньяк и сказал:
— За светский город Святого Петра и за первопрестольную. И за нас, чтобы шло у нас здешнее пиво с коньяком слаще меда.
И только они выпили, как снова раздалось уверенное бульканье, и вторая половинка бутылки улеглась в пивную подложку. Уже без тоста, но не давая собутыльникам остыть, Никодим решительно чокнулся и молча наблюдал, как бескомпромиссный дворник, кряхтя и булькая, поглощает свою лошадиную порцию.