— Правильно! Поехали! — крикнула повитуха кучеру Тропко.
Рассуждения Клебе быстро переубедили путешественников. Теперь уже и медник, и купец говорили: "Что правда, то правда. Молиторис тут ничего не может поделать…"
— По местам! — приказал Клебе. Розалия взглянула на Фабрициуса.
— Подумайте еще, дядя Клебе, — сказал студент смиренным голосом. — Прошу вас!
— Я уже все обдумал. Трогаемся. Садитесь.
Кучер взмахнул кнутом. В этот миг несколько тяжелых дождевых капель упали на рогожную кровлю возка.
Тогда Фабрициус вскинул голову и уже резким, строгим тоном произнес:
— В таком случае я приказываю вам, Клебе: стойте здесь с вашим экипажем и ждите, пока не получите от меня другого указания! Понятно?
Пассажиры переглянулись. Боже! Неужели студент рехнулся? Не иначе как эта маленькая коварная колдунья успела лишить его рассудка!
Папаша Клебе рассмеялся.
— Кошке своей приказывай, а не мне! — проворчал он, сокрушенно покачав головой. — Вы только посмотрите на него, люди добрые!
Однако Фабрициус достал из кармана бумагу и протянул ее Клебе.
— Прочтите, сударь.
Старик Клебе заглянул в грамоту, пробежал ее своими серыми глазками, быстро перевернул на другую сторону, а затем принялся читать сначала, уже более внимательно. Прочтя, он аккуратно сложил бумагу трубочкой, возвратил ее Фабрициусу и, приподняв шляпу, торжественно произнес:
— Слушаюсь и повинуюсь! Ваш покорный слуга по гроб жизни!
А грамота гласила вот что: "Именем императора предъявитель сего Антал Фабрициус, избранный сенатором города Лёче, объявляется совершеннолетним и может немедленно приступить к исполнению своих обязанностей. Всем гражданам предлагается подчиняться распоряжениям сенатора Фабрициуса".
И псаломщик, и ученая повитуха с удивлением взирали на укрощенного господина Клебе, до сих пор державшего себя в молиторисе настоящим диктатором.
— Уж не чародей ли этот господин Фабрициус? — насмешливо заметила госпожа Вильнер. — Больно быстро вы сложили перед ним оружие!
Но папаша Клебе все еще не мог опомниться от изумления!
— Если бы чародей, так это бы еще полбеды. Чародей повелевает ветрами да тучами, а этот юноша — целым городом. Перед вами ни больше, ни меньше как его благородие господин Фабрициус, сенатор города Лёче!
— Кто это мог вам сказать такую несусветную чепуху? — расхохоталась повитуха.
— Не кто иной, как его величество император Римской империи Леопольд.
Госпожа Вильнер побледнела, испуганно вперила взгляд в глаза псаломщика, которые словно хотели сказать: "Вот когда мы с вами, сударыня, промахнулись!"
Новость привела всех в волнение: на лице Розалии отобразилось своего рода торжество, медник разинул рот от изумления, — так поразило его удивительное свойство государственной власти, которая несколькими строчками грамоты может наделить тщедушного человечка такой огромной силой, что он способен сокрушить вся и всех.
А папаша Клебе самодовольно потирал рукой свой двойной подбородок, словно теребил какую-нибудь ткань, желая определить ее качество.
— Гм, гм! — произнес он в заключение. — Странно, что вы, господин сенатор, вот уж третий день едете с нами и до сих пор даже и не намекнули, кто вы такой. А ведь знай мы это, мы бы избавили вас от многих неприятностей!
Фабрициус скромно улыбнулся.
— Не было в этом необходимости, папаша Клебе. За проезд я уплатил наравне со всеми — значит, и прав у меня не больше, чем у остальных. Да и не желаю я для себя особых удобств. Какое дело «Молиторису» сенатор я или нет? Но когда я увидел, что пассажиры молиториса, которых по многим основаниям можно считать лёченцами, а также и сама ваша фирма собираются бесчеловечно обойтись с людьми, нуждающимися в помощи, я без всякого колебания вступился за честь своего города и стукнул оземь своим новеньким сенаторским жезлом. Мы должны дождаться, пока вернется сопровождающий барышню родственник. Этого требует приличие.
— Как вам будет угодно, господин сенатор!
— Кстати, вон он и сам. Взгляните, барышня, это — он?
— Да, он, — подтвердила Розалия. — И, как видно, ничего он не добился.
Господин Клебе спрыгнул с повозки и приложил ладонь козырьком ко лбу.
