— А что случилось с его бокалом? Капитан задумался, наконец после значительной паузы он неуверенно сказал:
— Кажется, падая он выронил бокал… знаете, тут началась такая суматоха, что я не обратил на это внимание.
— Хорошо, Орест Николаевич, я благодарю вас за помощь. Но мы говорили только о Стасском. Вы не заметили, как вели себя остальные?
— Лейтенант Ткачев во время речи Стасского сидел в дальнем углу, Юлия Львовна в этот вечер вообще мало говорила, она никак не реагировала, даже когда Стасский в процессе своей речи подходил к ней близко. А поручик Ордынцев все поглядывал на нее, — улыбнулся Сильверсван.
— Молодость… — понимающе кивнул полковник Горецкий.
Вездесущий Саенко уже успел разузнать, что Борис прошлой ночью в своей комнате отсутствовал. Его любовные похождения полковника Горецкого ничуть не интересовали, но в данном случае расследовалось убийство, так что полковник должен был знать диспозицию.
— И еще последнее, — спросил Горецкий, — вы с лейтенантом Ткачевым давно служите на одной канонерке?
— Да, уже около года.
— И за это время он не покидал надолго корабль?
— Нет, только во время эвакуации из Новороссийска был откомандирован ненадолго в распоряжение коменданта города.
— Благодарю вас, господин капитан, вы можете идти.
— Да, господин полковник, — проговорил вдруг Сильверсван задумчиво, — когда мы пришли сюда в этот дом… я имею в виду, когда мы впервые здесь появились…
— Да? — переспросил Горецкий, видя, что Сильверсван не решается продолжать.
— Знаете… я не уверен… возможно, мне это только показалось…
— Все-таки расскажите мне, — поощрил моряка Горецкий, — каждая мелочь может оказаться важной.
— Да нет, — Сильверсван, по-видимому, принял решение, — нет, наверное, это мне только показалось.
Полковник еще раз поблагодарил Сильверсвана и отпустил его. Затем он сделал еще несколько записей в своих листах и попросил дежурившего за дверью Саенко пригласить капитана Колзакова.
Капитан вошел и встал чуть ли по стойке «смирно».
— Присядьте, Николай Иванович. Я хочу, чтобы вы постарались вспомнить, с кем у покойного Стасского были ссоры.
— Так ведь со всеми! — проговорил капитан с обреченностью в голосе. — А со мной — так каждую минуту! Покойник, не тем будь помянут, такой был вредный человек — спасу нет!
— Из-за чего вы с ним ссорились?
— Да вообще-то я не правильно сказал… Не мы с ним ссорились, а он меня допекал постоянно. Видите ли, я из простых. Родитель мой покойный солдатом был…
— Я не вижу в этом ничего зазорного, — дружелюбно проговорил Горецкий, — напротив, это говорит о ваших способностях и храбрости. Бывший Главнокомандующий генерал Алексеев, основатель добровольческого движения, тоже был сыном солдата. Этим можно только гордиться.
— Да вот… — Колзаков явно чувствовал себя не в своей тарелке, — а я как-то не умею ответить… он меня все шпынял, все допекал… а теперь могут подумать, будто это я его… за это… Ну, не убивал я его! — выкрикнул капитан неожиданно высоким голосом.
— Не волнуйтесь, Николай Иванович, никто вас и не обвиняет… Лучше вспомните. С кем еще у поручика были контры?
Колзаков задумался, наконец неуверенно и неохотно он сказал:
— С Борисом Андреичем они вчера схлестнулись, с поручиком Ордынцевым.
— Когда? — уточнил Горецкий с интересом.
— Да почти перед самой этой вечеринкой несчастной. Я через двор шел, а они стоят друг против друга… кажется, вот сейчас подерутся. Борис Андреич даже за руки его схватил, покойника то есть… в смысле поручика Стасского. — Колзаков окончательно сбился и смущенно замолчал.
— Хорошо, хорошо, — ободрил Горецкий капитана, — не волнуйтесь.
— Так ведь получается, будто я на Бориса Андреича наговариваю… чтобы от себя подозрения отвести…
— Не волнуйтесь, я вовсе так не думаю. Просто очень важно восстановить вчерашние события во всех деталях, и ничего нельзя упустить из виду.
Горецкий снял пенсне и помассировал пальцами переносицу. Лицо его отвердело. Он продолжил:
— Скажите, господин капитан, когда здесь появились новые люди — морские офицеры и Юлия Львовна Апраксина, присутствовали вы в этот момент?
— Да, присутствовал, — коротко подтвердил Колзаков.
