— Весьма рад знакомству, сударыня, — поклонился Горецкий, — хотя обстоятельства не слишком благоприятны… А насчет того, почему я знаю, что этот человек убит, — вот, извольте взглянуть. — Полковник показал на шею трупа, Юлия Львовна, несколько побледнев, тем не менее приблизилась и взглянула — работа сестры милосердия лишила ее брезгливости и страха перед внешними проявлениями смерти. — Вы видите, — Горецкий показывал золотым карандашиком, как будто иллюстрировал лекцию студентам-медикам, — кожа имеет характерный серовато-голубой оттенок, но особенно важны эти мелкие красные точки на шее и на запястьях. Это — точечные кровоизлияния. Кроме того, клиническая картина дополнена мелкими кровоизлияниями в глазу, — Горецкий приподнял веко, — и меньшей, чем обычно, выраженностью трупного окоченения. Судьбе было угодно распорядиться так, что мне приходилось уже видеть аналогичные трупы. Видите ли, в мирной жизни я был юристом — Борис Андреевич подтвердит вам, я читал ему в университете курс уголовного права, — но я и практиковал, был товарищем прокурора. Среди прочих дел в девятьсот двенадцатом году мне пришлось участвовать в процессе по обвинению молодого золотопромышленника Зотова в убийстве отца и жены. Отца он убил из-за наследства, а жену, как это принято в определенных кругах, — из-за кафешантанной певички. Так вот, оба трупа имели те особенности, на которые я только что обратил ваше внимание. Как выяснилось, Зотов, сибиряк no-происхождению и по месту его основных промышленных интересов, много общался с дикими народами Сибири, и у тунгусского шамана позаимствовал священный яд, малыми дозами которого шаман вводил себя в исступление при своих камланиях. Несколько большая доза того же вещества, родственного яду кураре, которым смазывают свои стрелы американские индейцы, отправила родственников Зотова на тот свет.
— Вы уверены, что в нашем случае применен тот же яд? — спросил Борис.
— Вы уверены, что это — яд, а не естественная смерть? — почти одновременно спросила Юлия Львовна.
— Конечно, у меня нет настоящей лаборатории, нет возможности произвести точный анализ, — Горецкий выпрямился, поправил пенсне, еще усилив свое сходство с университетским профессором, — но признаки, на которые я обратил ваше внимание, весьма характерны. Во всяком случае, они не наблюдаются у умерших от сердечного приступа. Но для того, чтобы еще больше увериться в моем диагнозе, я произведу небольшой эксперимент доступными мне средствами.
Аркадий Петрович повернулся к своему верному ординарцу, молча наблюдавшему за уверенными действиями патрона, и попросил:
— Саенко, голубчик, не в службу, а в дружбу, принеси мой саквояж.
— Виданое ли дело! — буркнул себе под нос Саенко. — С дороги не умывшись, не поевши, опыты над покойником устраивать… Однако вышел и вскоре вернулся с вещами полковника, которые наконец привез медлительный татарин. Открыв саквояж, Горецкий вынул оттуда мензурку, пузырек со спиртом и несколько пакетиков с порошками. Поставив мензурку на край стола, он влил в нее немного спирта и подсыпал содержимое трех пакетиков. Подняв взгляд на Бориса и Юлию Львовну, которые наблюдали за ним как зачарованные, Аркадий Петрович сказал:
— Я не буду утомлять вас химическими подробностями своего эксперимента, скажу только, что полученный мной состав не изменит своего цвета, вступив в реакцию с обычной трупной тканью. Однако в том случае, если трупная ткань содержит алкалоиды, близкие стрихнину, к каким относится яд кураре и священный яд тунгусских шаманов, мой состав изменит цвет на красновато-бурый.
С этими словами Горецкий слегка отогнул металлическим шпателем губу трупа и капнул на ее слизистую поверхность бесцветную жидкость из мензурки. Двое зрителей затаили дыхание. Капля жидкости на губе мертвеца запузырилась, будто вскипела, и отчетливо окрасилась в красно-бурый цвет.
— Что и требовалось доказать, — профессорским тоном произнес Аркадий Петрович, выпрямляясь и поправляя пенсне.
Юлия Львовна перевела дыхание и вполголоса проговорила, обращаясь к полковнику:
— Вы утверждаете, что покойного Стасского отравили этим самым ядом?
