— Возможно. — Полковник махнул рукой и отвернулся. — А Врангель очень популярен, он много делает для своей популярности. Разумеется, амбиций и у него предостаточно, но все же с ним связывают некоторые надежды. Вы слышали, что накануне назначения Врангель подтвердил сказанные им раньше слова, что если он будет Главнокомандующим, то даже в случае неудачи на фронте он обеспечит спасение и устройство в будущем чинов своей армии?
— Слышал. Это, я думаю, сослужило ему хорошую службу, потому что в памяти солдат и офицеров еще свежа кошмарная новороссийская эвакуация, при которой Деникин бросил всю армию на произвол судьбы.
— Да, Деникин после этого совершенно пал духом, он страшно казнит себя…
— Раньше надо было думать! — резко произнес Борис.
Полковник Горецкий посмотрел на него с грустью и отвернулся.
— Да, я помню Антона Ивановича как честного и энергичного человека, а теперь получается, что он предал доверившихся ему людей, бросил их в Новороссийске и бросил теперь, когда англичане увезли его в Константинополь. В людях погибла вера в правильность идеи, за которую боролись.
— Уж это точно. Теперь, испытав на собственной шкуре кошмар эвакуации, каждый думает только о собственном благополучии: улизнуть за границу, когда все кончится, и прихватить хоть немного денег, чтобы не умереть там с голоду в первое время.
— Не пытайтесь, голубчик, уверить меня, что вы тоже такой, — воскликнул Горецкий.
— Я не граблю население, но иллюзий и надежд у меня не осталось, — спокойно ответил Борис.
— Невеселый разговор у нас с вами получается, — вздохнул полковник. — Вы теперь на фронт?
— Да, получил назначение. Жаль, что не вместе с Алымовым. Кстати, что вы знаете о мирных переговорах с красными?
— Немного, но думаю, что надежды на заключение мира платонические. Красные на это не пойдут. Им не нужен под боком такой источник опасности. Сейчас они концентрируют войска возле перешейков. Переговоры о мире ведутся тайно, потому что в армии наблюдается разложение, много перебежчиков. Думаю, что это ничем не кончится.
— А что думают по этому поводу ваши друзья англичане?
Как будто какой-то злой бес подталкивал Бориса, он нарочно говорил полковнику неприятные вещи.
— Англичане думают только о благополучии собственной страны, помогать нам считают нецелесообразным и пытаются договориться с большевиками насчет концессий. Но уж поверьте осведомленному человеку, Борис Андреич, они с большевиками ни о чем не договорятся. Они там, в Европе, не представляют, что такое большевики. Они уверены, что сумеют обуздать Советскую Россию экономическими методами. Дескать, разруха, голод, нужно принимать меры, а тут как раз и подворачиваются капиталисты, которые предлагают взаимовыгодное сотрудничество. Так я вам скажу, что большевики скорее заморят всю Россию голодом и утопят в крови голодные бунты, чем пойдут на компромисс. По этой же причине они не допустят заключения мира с Врангелем. А сколько продлится наше существование в Крыму — я вам сказать не могу.
— Что ж, — Борис поднялся, — я не прощаюсь навсегда, потому что Крым маленький, еще увидимся.
Он протянул руку, Горецкий пожал ее крепко, не сделав попытки обняться.
В сенях Саенко сунул Борису вещевой мешок.
— Тут еды немножко и белье чистое. Знаю, как на фронте кормят, — шепнул он.
— Спасибо, Пантелей, — растрогался Борис.
— Зря под пули не лезь, ваше благородие, — строго велел Саенко. — Живым тебе надо к сестре вернуться.
— Ладно уж, не каркай. Присматривай тут за полковником-то. Какой-то он смурной стал, все вздыхает.
Саенко расцеловался с Борисом крест-накрест, пощекотав усами.
