Борис не рассказывал Горецкому подробности, знал их только Саенко, но Борис был уверен, что он тоже Аркадию Петровичу ничего не говорил. Но полковник Горецкий мог узнать все одному ему ведомыми способами, недаром ходили про него слухи, что он знает очень много.
— Голубчик, — Горецкий поправил пенсне на носу, — да ни на что я не намекаю! Просто вы, как человек молодой, с барышнями лучше знакомы. А у меня никак в голове не укладывается, чтобы девушка из приличной семьи на такое пошла!
— Полно, Аркадий Петрович! В истории примеров множество, и не только в русской…
— Нет, тут другое, — задумчиво проговорил Горецкий. — Этот Полещук, очень, знаете, наблюдательным оказался. Так он рассказал, как барышня на главного большевика смотрела. Как на Господа Бога! Ах, они же неверующие… Ну все равно, вы меня поняли. А когда арест комитета произошел, то вы же знаете, что этому товарищу Макару тоже девушка бежать помогла. Телом своим его от пули закрыла!
— Ну и ну!
— Вы знаете, — оживился Горецкий, — меня начинает очень интересовать этот человек. С психологической точки зрения. Так я, с вашего разрешения, продолжу.
Значит, этот Полещук кое-что понял, но, поскольку с остальными членами группы познакомился только на последнем совещании накануне покушения, то разговаривать с ними об этом не стал, тем более они были ему чужды, так как он, я уже говорил, парень простой, из мастеровых, а тут сидит такая барышня чистенькая, из благородных… Он решил спасаться самостоятельно. Бросил гранату в сторону специально, и дал деру в то место, где должен был ждать их товарищ Жорж. И пришел раньше намеченного срока, а того и след простыл, вот так-то.
— Мерзавец! — не сдержался Борис.
— Отъявленный, — согласился полковник, — но рассчитал все очень верно.
После неудачного покушения конвой и свита расслабились, и если бы вам, голубчик, не бросилась в глаза некоторая нарочитость покушения, то мы бы сегодня хоронили генерала Слащова. Вот тебе и свита, вот тебе и конвой.
— Расслабились, не ожидали, — проворчал Борис. — А позиция у того, на крыше вагона, была очень удобная, запросто мог генерала подстрелить. Его не нашли?
— Ушел, — коротко вздохнул полковник. — Но по некоторым признакам удалось установить, что это был профессионал.
— То есть военный?
— Не думаю, — невозмутимо ответил Горецкий. — Как вы знаете, у большевиков специалистов-то мало, профессиональные военные есть, конечно, но откуда им здесь, в подпольном комитете, взяться? Я считаю, что работал тут уголовник — профессиональный убийца. Есть среди них мастера. Своего они взять никак не могли, потому что тогда бы товарищи кое-что пронюхали. А так — все погибли, концы в воду. Уголовник теперь затаится, а товарищ Макар уже небось в горах, у зеленых. Хотел я всю эту историю в газетах осветить, чтобы рабочие и обыватели знали, какими методами большевики действуют, но все равно толку не будет. А только подпольщики рассвирепеют и приговорят Полещука к смерти, скажут, что он предатель, раз все рассказал.
— Вот и конец истории, — резюмировал Борис.
— Да, один только вопрос меня беспокоит. Если на это дело подрядили уголовника, да еще такого классного специалиста, то должны были заплатить ему немалые деньги. Шутка ли, самого генерала Слащова убить! Так вот мне очень интересно: откуда у подпольного комитета большие деньги?
— Держат связь с «зелеными», оттуда поступают деньги от грабежей.
— Может быть, — неохотно согласился Горецкий, — но интуиция мне подсказывает, что дело не только в этом. Но я надеюсь, что мы еще встретимся с неуловимым товарищем Макаром.
Они помолчали.
— А я вас, Аркадий Петрович, не успел поздравить со сменой Главнокомандующего, — вспомнил Борис.
— Да уж, свершилось, — кивнул Горецкий.
— По-моему, вы должны быть довольны, — осторожно начал Борис, — вы ведь еще раньше считали, что барон Врангель на посту Главнокомандующего более уместен.
— Ах, Борис Андреич, что бы я ни считал, что бы мы все ни думали, Деникину никак нельзя было оставаться на этом посту! Армия озлоблена и винит его в разгроме и потерях.
— А разве это не так? — прищурился Борис.
