Безжизненное тело мешком грянулось на грязный пол трактира.
Трактирщик оглянулся на человека в бурке и с суетливой озабоченностью в голосе сказал:
— Сейчас. Приберем тут маленько… а то кровь, грязь, мало ли кто зайдет… Он притащил рогожу, закатал в нее труп, подтер краем этой же рогожи кровавые сгустки с пола. Подхватив ужасный сверток, взвалил его как пушинку на плечо и пошел к выходу.
— Давай помогу тебе, — человек в бурке шагнул следом, — куда ты его понесешь? Не увидит ли кто?
— Да здесь об эту пору никого не бывает, — усмехнулся трактирщик, — да и то подумают — мало ли что несу?
Вдвоем вышли они из трактира. На улице и впрямь не было ни души — узкая грязная улочка заканчивалась возле трактира и далее переходила в почти непроходимую тропку между двух возвышенностей, скорее напоминающую глухой овраг. Трактирщик легко шагал этой тропой, как перышко неся свою страшную ношу, человек в бурке едва поспевал следом.
Неподалеку от трактира тропа вывела их к широкому ручью с большой черной полыньей. Трактирщик размахнулся и сбросил сверток в быструю ледяную воду.
— Тут тебе самое и место, — проговорил он с кривой разбойничьей ухмылкой.
— И тебе, — лаконично добавил человек в бурке, выстрелив в затылок своему дюжему спутнику.
Трактирщик изумленно обернулся к убийце, хотел ему что-то сказать, но пуля снесла ему всю нижнюю челюсть и превратила лицо в кровавое месиво. Выпустив фонтан темной густой крови, трактирщик тяжело покачнулся, рухнув в полынью вслед за своей неостывшей еще жертвой.
Человек в бурке спрятал наган за пазуху. Вдруг внимание его привлек какой-то новый звук. Повернувшись, он увидел, что из-за края горки, возвышающейся над тропой, выглядывал человек. Наган снова оказался в руке… но никого уже не было видно, и убийца засомневался даже, не померещилось ли ему лицо над краем оврага.
На следующее утро дивизион, в который входила конно-горная батарея, пошел в сторону порта. Ехали как могли быстро, не глядя по сторонам, обгоняя повозки с беженцами и пеших людей. Дорога проходила мимо лазарета. Раненые офицеры на костылях стояли на пороге и умоляли взять их с собой. Борис сжал зубы и отвернулся. Куда они могли взять беспомощных людей, если сами не знали, попадут ли на судно.
— Не эвакуировать раненых! Пусть тот, кто это сделал, вечно горит в аду! — прошипел Алымов сквозь стиснутые зубы.
Борис только выругался, кипя от бессильной злобы. Показалась пристань.
Молча прошли к последнему пирсу. Они опоздали. Судно «Аю-Даг» пришло ночью, его уже успели загрузить людьми. На палубе было черно от народа, громоздились узлы, баулы, какие-то ящики.
Командир дивизиона полковник Никифоров спешился и скомандовал:
— Распрягай! Лошадей оставляем здесь. Орудия испортить!
Молча сняли с орудий прицелы и замки, прицелы разбили, замки выбросили в море, чтобы красные не могли воспользоваться брошенными пушками.
— Расседлайте и разнуздайте! Кто может — пристрелите. Но седла возьмите с собой, они нам пригодятся.
Этот приказ артиллеристы выполнили с сердечной мукой. Ездовые, вчерашние крестьяне, со слезами на глазах прощались с упряжными лошадьми. Борис обнял за шею игреневого Ахилла, тот скосил выразительный карий глаз и горестно заржал.
Борис расседлал его и подвел к калитке заброшенного сада. Там пробивалась зеленая травка и был бассейн с водой.
— Оставайся, дружище, отдохни от походов! Уж тебе-то красные ничего не сделают!
Ахилл упирался и не хотел оставаться, Борис обнял его за шею и поцеловал в теплую морду, чувствуя, что слезы набегают на глаза. Он терял верного товарища, который не раз выносил его из боя, спасая жизнь.
С седлами на плечах прошли по пристани к пароходу. На сходнях стоял матрос с ружьем, а возле две подводы, заполненные ранеными. Лошадь первой подводы держала под уздцы высокая женщина в белой косынке с красным крестом и накинутом коротком полушубке.
— Вы должны взять раненых, — монотонно повторяла сестра, — их нельзя оставлять красным на верную смерть.
— Отойди! — крикнул матрос и вскинул винтовку.
Капитан корабля взял в руки рупор и крикнул в сторону берега:
