Эх, к Анне бы сейчас! В баньку да на мягкую постель… Вот кто человек надежный. Ничего от нее контрразведка не добилась, ни словом мужу не повредила. Кремень баба!
По сложившейся уже привычке товарищ Макар встал до рассвета. Он почти не спал этой ночью, но лихорадочное возбуждение, владевшее им, заменяло кофе и наркотики. Он был бодр и готов действовать.
Осторожно приоткрыв дверь в закуток, где спал Корнеич, подпольщик взглянул на старика. Сторож устроился на сундуке, покрыв его полушубком и грудой строго тряпья. Выставив к потолку кадык и приоткрыв рот Корнеич спал, время от времени коротко всхрапывая. Редкие гнилые зубы делали спящего особенно отвратительным. Словно почувствовав на себе взгляд, старик пробормотал что-то невнятное, чмокнул мокрыми губами и закрыл рот. В горле у него противно булькнуло.
Товарищ Макар с ненавистью посмотрел на Корнеича. Предатель! Привел к себе контрразведчика и нисколько не чувствует своей вины, спит как убитый! Не лучше ли завершить это сходство? Пусть его сон станет еще крепче, станет вечным. То, что он предал Макара, — не так уж и важно, наверное, каждый сломался бы у них в контрразведке, но вот то, что старик видел их с Шаровым встречу, — это непростительно. Люди болтливы, люди ужасно болтливы. Старик расскажет кому-нибудь из знакомых, и по городу пойдут слухи, что товарищ Макар встречается с контрразведчиками, значит — он работает на контрразведку, он — провокатор… Это страшно, это несмываемый позор. Хуже того — если эти слухи дойдут до партизан, это будет означать смертный приговор для подпольщика… Нет, этого нельзя допустить. И потом, старик так отвратителен… этот его кадык, гнилые зубы, храп…
Словно подслушав мысли товарища Макара, Корнеич снова пошевелился и открыл рот. Подпольщик не вынес этого зрелища. Он схватил бритву и полоснул старика по горлу. Тело дернулось, Корнеич попытался приподняться, закричать. Глаза его открылись, но были совершенно бессмысленны. Темная поволока сна быстро сменялась белесой пленкой смерти. Широкий разрез на горле открылся, как второй рот — огромный, от уха до уха, отвратительно смеющийся рот балаганного паяца. Кровь хлынула из разреза, забила из него ритмичными толчками… и очень быстро иссякла: сердце остановилось и не гнало больше кровь по сосудам.
Последняя судорога пробежала по телу старика, и он вытянулся на сундуке. Как будто снова заснул. Если не смотреть на страшную рану, лицо его могло показаться спокойным.
Товарищ Макар оглянулся: ему показалось, что кто-то смотрит в затылок, но это был всего лишь темный лик Николая Угодника на старой иконе. Злобно сплюнув, подпольщик последний раз покосился на мертвого старика, быстро собрал свои немногочисленные вещи и вышел из сторожки. Никто не видел его ни вечером, когда он пришел сюда, ни сейчас, когда он уходил.
Только Шаров, контрразведчик… но он не в счет, он сам не заинтересован в свидетелях. Товарищ Макар быстро шагал по пустырю. Светало.
После разговора с Шаровым на душе у товарища Макара стало спокойнее, он стал меньше бояться, смекнув, что пока он Шарову нужен, тот сумеет его прикрыть от сотрудников контрразведки. Что будет дальше — товарищ Макар догадывался. Если убийство генерала Слащова удастся, то Шаров постарается как можно скорее избавиться от товарища Макара, он будет нежелательным свидетелем. На этот случай подпольщик разработает свой собственный план спасения. А вот если убийство Слащова не удастся, то неприятности ожидают обоих. Значит, нужно сделать так, чтобы оно удалось.
Он не спеша прогулялся по городу, позавтракал в маленькой рано открывающейся кофейне на Елизаветинской улице, затем пешком отправился в самый дальний конец города в местечко, называемое Зеленой Горкой. Собственно, это был уже не город, а пригород, до гор отсюда было рукой подать, а от моря, то есть от набережных, от порта, комендатуры и крепости, — далековато.
В маленьком домике на Зеленой Горке находился главный пункт связи с красно-зелеными партизанами, как называли они себя сами, или с лесными бандитами, какими считало их правительство Деникина. Хозяином домика был Василий Цыганков — Георгиевский кавалер, инвалид Первой мировой, в бою под Барановичами он потерял руку. Человек он был тем не менее достаточно бодрый, но умел прикинуться немощным, чтобы не заподозрили. Жил он в маленьком домике с женой и сыном подростком, кормился огородом. Власти к нему не цеплялись. Партизаны наведывались к нему довольно часто. Пароль был — «Зеленая ветка», отзыв — «Бонапарт».
