Матрос, напротив, внимательно слушал хорошо знакомые по годам революционной борьбы слова, получая от их звучания видимое удовольствие и испытывая прилив пролетарского энтузиазма, на что и рассчитывал Борщевский.
— Ты, товарищ Макар, послушай, — с сомнением проговорил матрос, — товарищ хорошо говорит, чувствуется, что наш человек. Может, мы что-то не додумали? Может, дать ему возможность показать себя в деле?
Руководитель севастопольского подполья, почувствовав, что ситуация незаметно выходит из-под контроля, зло покосился на матроса и сказал:
— Ты, Кипяченко, хоть и проверенный товарищ, но очень легко поддаешься на мелкобуржуазную пропаганду. Ты вспомни, он же сам признавался, что состоял в левых эсерах! А это ведь самая что ни на есть мелкобуржуазная партия. Не дай ему зубы заговорить. Ты вспомни, что после его появления у нас провал за провалом, — и, не давая Борщевскому времени снова прибегнуть к своему красноречию, товарищ Макар крикнул:
— Давай, Салов, вали! Как договаривались!
Салов, равнодушный к ораторскому мастерству приезжего товарища, кинулся сзади на Борщевского и накинул ему на шею заготовленную заранее удавку из рояльной струны. Тонкая струна врезалась в горло, прочертив мгновенно по коже ровную алую линию. Борщевский схватился руками за шею, стараясь ослабить страшную железную петлю. Он пытался схватить Салова за руки, но это никак ему не удавалось. Макар же тем временем, вытащив из кармана небольшой ладный браунинг, суетливо переступал перед Борщевским, испуганно и вместе с тем злорадно следя за его попытками вырваться и приговаривая:
— Так его, Салов, так его, оппортуниста! Так его, провокатора! Учить он нас будет конспирации! Учить будет подпольной работе! Так его, дави гада, Ваня!
Матрос Кипяченко, растерянно переводе взгляд то на злобно суетливого Макара, то на Борщевского, из последних сил бьющегося в сильных руках душителя, порывался что-то сказать или сделать, но не мог принять решения. Много повидавший жестокости и крови, сам не раз лишавший жизни классового врага, матрос впервые оказался в таком положении, что не знал, кому больше доверять, на чью сторону стать: товарищ Макар — его непосредственный руководитель, председатель подпольного комитета, а Борщевский — человек из центра, представитель партийного руководства… Так и не приняв никакого решения, матрос махнул рукой и отвернулся.
Салов все туже затягивал стальную удавку. Глаза Борщевского страшно выпучились и налились кровью. Широко раскрыв рот, он пытался крикнуть, но перетянутое струной горло способно было издавать только нечленораздельный хрип.
Из-под струны текла кровь, заливая его грудь. Наконец в горле хрустнуло, и товарищ Борщевский обмяк и рухнул на каменистый берег, окончательно завершив свою бурную революционную биографию.
После неудачи орловского выступления сам капитан Орлов собрал партизанский отряд и ушел в крымские леса. Поручик Осоргин ушел вместе с ним. Большая часть участников его движения направилась на фронт к перешейкам.
Значительная масса добровольцев прибыла в Крым без оружия. Боеприпасов не было вовсе, так что перед отправкой на фронт Борису Ордынцеву и нескольким другим офицерам было приказано получить оружие и патроны для отряда на артиллерийском складе в Севастополе.
Оставив у ворот склада подводу с охраной, Борис отправился с документами к складскому начальству.
Пройдя по длинному коридору, опоясывающему ангар, он подошел к застекленной будке конторщика. Внутри помещение было ярко освещено, поэтому Борис хорошо видел, что там происходит, сам же оставался почти невидим.
Дежуривший по складу интендантский офицер просматривал документы высокого широкоплечего моряка. Что-то в этом моряке показалось Ордынцеву знакомым.
Подойдя поближе и приглядевшись, Борис оторопел: это был матрос Защипа, красный, едва не расстрелявший его, Бориса, минувшей осенью. Одетый в форму морского офицера, Защипа получал на складе оружие. Сомнений быть не могло:
Борис отлично запомнил этого человека. Он был не простой красный боец, а комиссар и начальник, убежденный расстрельщик. Такой человек, если бы попал в плен к белым, был бы неминуемо расстрелян. Здесь явно был какой-то красный заговор.
