Аркадий Петрович Горецкий поднялся навстречу Борису из-за письменного стола. В пенсне лицо его казалось мягким и интеллигентным — таким Ордынцев помнил его на университетской кафедре. После новороссийской эвакуации отношения их стали натянутыми, но в глубине души Борис все-таки рад был его увидеть.
— Борис Андреевич, голубчик! Рад видеть вас в добром здравии, — Горецкий будто прочитал его мысли, — однако, как случилось, что вы столкнулись с агентами контрразведки при исполнении ими обязанностей?
— Я встретил на артиллерийском складе старого знакомого, — объяснил Борис, — матроса-большевика Защипу. Осенью, когда во время рейда я попал в плен к красным, этот морячок едва не расстрелял меня. Представьте же мое удивление, когда вижу, как этот орел, в форме мичмана, собирается получать на нашем складе оружие. Выходит, мы уже сами большевиков вооружаем? Ну, само собой, я решил за ним проследить. Дальнейшее вам, по-видимому, известно.
— Да, Саенко рассказал, — Горецкий усмехнулся, — не беспокойтесь, за бравым моряком следят. Так, говорите, его фамилия — Защипа? В здешнем подпольном комитете его знают как Кипяченко. Ну, у господ большевиков клички и псевдонимы весьма в ходу — все эти Ленины, Троцкие, Каменевы… За вашим моряком следят, — повторил Горецкий, снимая пенсне, при этом лицо его приобрело чеканную твердость черт и из глубоко штатского человека Аркадий Петрович сделался боевым офицером, — то, что он собирается получить оружие на складе, заставит его задействовать все свои связи, и мы, аккуратно проведя операцию, сможем снова арестовать весь подпольный комитет…
— Снова? — прервал его Борис вопросом.
— Да, снова, — кивнул Горецкий, — мы уже арестовывали предыдущий состав комитета. Кое-кто казнен, кое-кто сидит в тюрьме, а господа большевики сколотили новую организацию…
— У них, как у Змея Горыныча, новые головы вырастают на месте отрубленной! — ужаснулся Борис. — Мы никогда не сможем с ними сладить!
— Не преувеличивайте, — поморщился Горецкий, — мы арестуем и этот комитет, и следующий… У Змея Горыныча все силы и все время будет уходить только на отращивание голов, и он не сможет причинить никакого зла. Они только и делают, что создают новые комитеты, а к тому времени, как соберутся поднять мятеж, — мы их снова арестовываем.
— Прежде, помнится, вы решали более значительные задачи, — не удержался Борис от колкости.
— Сейчас от русской земли остался только этот клочок — Крым, и защита его стала для всех нас делом чести и долга. — Голос Горецкого зазвенел, казалось, что он говорит перед целой армией, и Борис невольно проникся его чувством, как незадолго до того подпал под магию личности генерала Слащова.
Полковник продолжал:
— Для защиты Крыма положение в тылу играет огромную роль, и мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы не допустить возникновения пятой колонны.
— Воля ваша, господин полковник, занимайтесь своей тайной войной, а я всеми этими играми сыт по горло. Пойду с отрядом на фронт, там все проще и честнее: враг — вот он, впереди, по ту сторону перешейков, вокруг — свои, никаких предателей, никаких провокаторов… Надоело!
— Что ж… — Горецкий снова надел пенсне, и лицо сделалось мягким и задумчивым. — Не могу вас неволить, голубчик. Честно признаться, очень хотелось бы, чтобы мы с вами, как прежде, работали вместе — помнится, это у нас неплохо получалось, но что уж тут поделаешь… Одно только обидно — вы прежде сталкивались с этим матросом, Кипяченко… или как его там зовут, Защипа? Ну, не важно. Ваше прежнее знакомство очень могло быть полезно. Морячок много может знать, а судя по тому, что мне о нем известно, он — крепкий орешек, разговорить его будет непросто… тут бы вы пришлись очень кстати. Психология, знаете ли, — тонкая наука. Вся держится на таких нюансах…
Борис дал себе слово Горецкого не слушать и на его предложения не соглашаться, но тут он вспомнил депо, полное арестованных, ожидающих расстрела, и Защипу, по-хозяйски распоряжающегося жизнью и смертью «буржуазного элемента»… Ему захотелось посмотреть этому палачу в глаза. А может быть, полковник Горецкий просто-напросто обладал свойством магнетического воздействия на Бориса, и спорить с ним был бесполезно? Так или иначе, Ордынцев, сам удивляясь своим словам, сказал:
