Да, следует признать, что товарищ Макар за его болтовню по головке не погладит, не зря он на каждом заседании твердит, что надо быть осторожнее и что враг не дремлет. Да еще этот Борщевский со своей конспирацией!
Салов представил, как Борщевский будет плясать на его косточках, а товарищ Макар только посмотрит маленькими глазками, а что подумает — никому не скажет.
Это-то хуже всего!
Подскочил половой и склонился вопросительно:
— Еще изволите водочки?
— Поди прочь! — очнулся Салов от тревожных мыслей. — Не до водки тут.
Действительно, следовало хорошенько поразмыслить на трезвую голову.
Думать, однако, Иван Салов не очень любил, да у него и неважно это получалось, поэтому, просидев в трактире еще час, он решил все же идти к Лельке на квартиру и поговорить с ней серьезно. Припугнуть, отлупить хорошенько и забрать деньги.
Идти нужно открыто, пусть те, из контрразведки, думают, что он ни о чем не подозревает. А уж когда в кармане будут лежать три тысячи, то можно и в бега податься, с деньгами-то оно надежнее… Его сожительница была дома, вешала во дворе выстиранное белье. Салов распахнул настежь калитку и остановился на пороге. Леля кинула на него взгляд украдкой и вдруг сообразила, что он все знает. Он не сказал ей об этом ни слова, но интуиция кричала ей, что сейчас он будет ее убивать. Заорать, выскочить на улицу? Не успеть, он стоит у калитки.
— Ты где был? — Она постаралась; чтобы голос звучал как можно спокойнее.
Он не ответил, но одним прыжком оказался вдруг рядом с ней, грубо схватил за руку и потащил в дом. Леля испугалась: хозяйка ушла на базар, в доме никого, он зарежет ее как курицу…
В комнате он схватил ее за плечи и тряхнул так, что клацнули зубы.
— Сука, — выдохнул он, — какая же ты сука… Совсем близко она видела его выпученные глаза, в которых разглядела бешеный гнев и еще страх — жуткий страх. Он боится, поняла Леля. И от страха может ее убить, потому что скоро станет совершенно неуправляем.
Она не делала никаких попыток к сопротивлению, но посмотрела на него как могла твердо.
— Я тебя убью, убью, — повторял он как в трансе.
Он сжал руками ее шею, но вдруг вспомнил про деньги.
— Где деньги? — заорал он и наотмашь ударил ее по лицу.
— А ты знаешь, что, как только ты выйдешь отсюда, тебя тотчас же схватят и отвезут в контрразведку? — с трудом выговорила она разбитыми губами. — И что там все знают про твою работу в подпольном комитете, а за это полагается расстрел?
— Врешь! Я еще ничего не сделал! — заорал он срывающимся голосом.
— Да? А получение оружия по фальшивым документам? А убийство купца Селиванова? — Она показала ему развернутую газету, где сообщалось, что нынче ночью неизвестные преступники зарезали и ограбили коммерсанта Прохора Селиванова.
— Ты пришел ко мне ночью прямо после убийства, — продолжала Леля, — а утром хозяйка шинельку-то твою окровавленную тоже видела, — соврала она. — А также сам ведь говорил, что в вашем подполье ты вроде начальника по военной части. А за все по совокупности уже повешение полагается! Значит, убьешь сейчас меня, а как только выйдешь из этого дома — так, считай, что сделал первый шаг на эшафот.
— Ты… — Он грязно выругался и отпрянул от нее.
Леля отошла подальше. Щека болела, но она поняла, что Салов боится ее больше, чем она его.
— И не надейся, что твои товарищи из комитета поверят тебе и спасут, — продолжала он, чтобы закрепить достигнутые результаты. — Имей в виду, что вся ваша организация давно уже на крючке у контрразведки, и, кроме тебя, в комитете есть люди, которые тоже работают на контрразведку. Так что как только ты сообщишь подполью о том, что оказался предателем, ты сразу же подпишешь себе смертный приговор — контрразведка тебе этого не простит, да и товарищи тоже.
— Но что же делать? — растерянно спросил он, потому что только сейчас до него дошло, что Лелька кругом права.
— Раз уж все равно никуда не деться, то для тебя всего благоразумнее будет работать на них, — заключила Леля. — Арест вашего комитета — это всего лишь вопрос времени, а я уж замолвлю за тебя словечко потом.
— Ты… ты меня под это подвела, — бормотал он.
