Салов неодобрительно покосился на Борщевского и продолжал:
— Сотрудник артшколы прапорщик Василий Губарь. Имеет возможность раздобыть документы, по которым нам выдадут на артиллерийском складе оружие и боеприпасы.
Сам он из поповского сословия, но нашему делу сочувствует. Проводил я с ним беседу и, в принципе, предварительную договоренность имею, — для придания веса своим словам Салов употреблял солидные обороты речи.
— А как вы с ним познакомились? — расспрашивал настырный Борщевский.
— Как-как, — помрачнел Салов, — известно как. Барышня одна меня с ним познакомила…
— Что за барышня, как зовут? — не отставал Борщевский.
— Слушай, может, тебе еще и адресочек дать барышни этой? — рассвирепел Салов. — Барышню Лелей зовут и, между прочим, человек она мне непосторонний, жена вроде. А этот Василий — ее брат двоюродный.
— А раньше вы с ним не встречались? — продолжал Борщевский, ничуть не смущаясь. — Все же это как-то… ну, настораживает, что ли… Значит, как только вы упомянули при жене, что хотелось бы найти человека, который имеет связь с артиллерийскими складами, у нее сразу же обнаруживается сочувствующий нашему делу двоюродный брат, который готов помочь… Я правильно излагаю?
— Ну и что здесь такого странного? — вступил матрос Кипяченко. — В городе много сочувствующих коммунистам.
— Тут еще вот какой вопрос, — смущенно как-то заговорил Салов. — Помочь-то он поможет, но вот следует ему за это заплатить… «Колокольчиками» возьмет. Три тысячи рублей.
— Какой же это сочувствующий, ежели он за помощь денег просит? — недовольно высказался рабочий Семен Крюков.
Но Борщевский, услышав про деньги, совершенно успокоился и перестал задавать провокационные вопросы Салову. Зато товарищ Макар, до этого молчаливо куривший, пошевелился и откашлялся, чем привлек к себе общее внимание.
— Положение, товарищи, очень серьезное. Оружие нам нужно, как воздух. И при таком раскладе мы не можем отмахнуться от предложения товарища Салова. А что деньги для этого нужны, то и в Крымском крайкоме это понимают. Не зря они посылали нам деньги вместе с документами. — Он сделал паузу и в наступившей тишине поглядел на Антона Борщевского. Тот беспокойно задвигался, привстал было с места, но сел, твердо глядя в глаза Макару.
— Товарищ Борщевский, повтори вот тут для ранее отсутствовавших, как случилось, что деньги, которые тебе дал крайком, пропали.
— Повторяю еще раз, — вздохнул Борщевский. — Мы выехали из Екатеринослава.
Там сейчас Крымский краевой партийный комитет размещается…
— А ты сам-то, товарищ, давно в партии состоишь? — подозрительным голосом поинтересовался товарищ Макар.
— Я, товарищи, раньше состоял в партии левых эсеров, но убедился, что их соглашательская политика отдаляет скорейшую победу пролетариата над капиталом, поэтому порвал с эсеровской партией. Так что я с восемнадцатого года в партии большевиков.
— Понятно, — протянул матрос.
— Значит, выехали мы из Екатеринослава. Я и еще двое товарищей — Голубев и Слободяник. Красноармейцы довезли нас до перешейка, дальше мы должны были пробираться пешком через линию фронта. Бумаги были у Голубева, деньги у Слободяника. Я запомнил наизусть адреса явочных квартир в Симферополе, Севастополе и Ялте, а также инструкции для подпольного комитета.
Мы долго шли ночью, разрезали колючую проволоку, после по тому, что осветительные ракеты стали рваться позади нас, мы поняли, что фронт остался позади. Чтобы не привлекать внимания в прифронтовой полосе, мы трое решили разделиться и встретиться в Симферополе, потому что документы, которыми нас снабдили в Екатеринославе, в прифронтовой полосе были недействительны. Однако когда я с большим трудом добрался до Симферополя, то никаких следов своих товарищей там не нашел. Явочная квартира, чей адрес мне дали в Екатеринославе, показалась мне ненадежной — слишком людно было вокруг, толклись какие-то подозрительные личности. По дороге туда у меня проверили документы и даже обыскали, но ничего не нашли.
— А как же мандат за подписью товарища Мокроусова? — поинтересовался матрос.
Борщевский расстегнул пиджак и вытащил откуда-то из подкладки маленькую прямоугольную тряпочку, на которой неразборчиво, но, несомненно, типографским способом было напечатано, что предъявитель сего является представителем Крымского краевого комитета партии, обладает всеми полномочиями и так далее, а внизу стояла подпись тов. Мокроусова.
