— Как в сказке! — с восторгом произнесла Вика. — Избушка, дымок из трубы и укутанные снегом ели!
Встречать их вышел Рудик. Он помог отнести в дом сумки с продуктами и снаряжение для охоты.
— Солидно, — сказал Вербицкий, когда они зашли в «избушку».
Это был огромный сруб, разделённый перегородками на несколько вместительных комнат. Самая большая — нечто вроде горницы, только вместо русской печи — камин, отделанный чеканкой. В нем яростно пылал огонь.
На стенах висели шкуры медведя и крупного лося, рога которого были прибиты над входом. На полу лежал грубый палас. Из мебели — лишь простой стол и тяжёлые стулья из толстых досок.
Рудик выдал всем тулупы и валенки, что привело Вику в восторг.
— Можем играть трагедию, — заметил Глеб, когда они облачились в тулупы.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Вика.
— По-гречески козёл — трагос, — объяснил Глеб. — В Древней Греции во время праздников, или дионисии, как их называли, актёры разыгрывали представления. Одеты они были в козлиные шкуры. Отсюда и пошло название — трагедия.
— Так это же овчина! — засмеялся Семён Матвеевич, одёргивая на сыне тулуп.
— Да? — смутился Глеб и поправился с улыбкой: — Что ж, мы можем разыграть русскую трагедию. Не в козлиных, а в бараньих шкурах.
Ярцев-старший повёл всех посмотреть баню, которая стояла на самом краешке берега. А дальше простиралось плоское блюдо озера. До противоположного берега было километра три.
— Русская баня — это хорошо, — одобрительно отозвался Николай Николаевич, осмотрев предбанник, парилку и самоварную. — А то в Москве все помешались на саунах… И что прямо у воды, тоже здорово! Попарился — и сразу бултых в озеро!
— Так и задумано, — кивнул Семён Матвеевич. — У меня тут в августе отдыхал Элигий Петрович…
— Соколов? — удивился Вербицкий.
— Начальник управления? — уточнила Вика.
— Он самый, — ответил довольный Ярцев-старший. — Был в полном восторге от баньки.
— Кстати, — сказал Глеб, — знаете, как в России многие раскусили, что Лжедмитрий чужестранец?
— Интересно, — повернулся к нему Вербицкий.
— Потому что он не любил баню, — объяснил Глеб. — Об этом писал знаменитый учёный и путешественник Адам Эльшлегер, известный больше под именем Олеарий.
— Действительно, перефразируя Гоголя — какой русский не любит баню! — засмеялся Николай Николаевич. Он посмотрел на солнце и предложил: — Ну, Матвеич, махнём в лес? А то светило скоро закатится.
— Я готов!
Взяв ружьё и приладив к валенкам лыжи, они отправились в лес, сопровождаемые возбуждённой собакой.
Вика, чтобы не терять времени даром, тут же устроилась на берегу озера с этюдником. Глеб наблюдал за её работой. На бумагу ложились быстрые линии, штрихи, складываясь постепенно в пейзаж, который Ярцев видел перед собой. Девушка молчала.
— Не мешаю? — на всякий случай спросил Глеб.
— Нисколько… Даже люблю поговорить, когда пишу. — откликнулась Вика.
— Послушай, а тебе не будет скучно на Новый год с…
— Предками? — с улыбкой подхватила девушка.
— Начнётся «а помнишь?», «а вот в наше время», — сказал Глеб, у которого вдруг мелькнула мысль увезти Вику в Средневолжск; пусть гости, которых он пригласил к себе, знают, какие у него, Глеба, знакомства!
— Знаешь, надоели компании, суета… Так здорово встретить Новый год в деревне!
— Обычно ты где встречаешь? — поинтересовался Глеб.
— Где только не встречала! И в Доме кино, и в ЦДЛ, и в Доме работников искусств, и в Доме композиторов! Публика вроде разная и в то же время одинаковая. — Она криво усмехнулась. — Сплошные знаменитости, аж плюнуть некуда!
«Красуется? — подумал Глеб. — Вроде не похоже».
Сам бы он многое отдал, чтобы встретить новогодний праздник в любом из тех творческих клубов в Москве, которые назвала Вербицкая.
Вдруг издалека, из леса, прогремел выстрел, затем второй. И это показалось таким неестественным среди белой царственной тихой природы.
— Тешатся наши старики, — усмехнулась Вика.
— Пусть им… Разрядка…
— Нет, я рада за отца, — проговорила, как бы оправдываясь, девушка. — Работает он действительно на износ. И такая разрядка у него только в командировках. Когда едет, обязательно прихватывает с собой ружьё. В прошлом году охотился даже на Камчатке. Привёз оригинальный трофей — голубую выдру. Вернее, шкурку. Её там охотники ему выделали.
