За окнами послышался шум мотора. И сигнал: долгий, какой дают таксисты, подкатившие с молодоженами в салоне к ресторану.
— Приехали, Настюша! — Пирожников смотрел в окно.
Она тоже выглянула, но никого не увидела. Только „вольво“ белого цвета.
„И почему это все его дружки так любят ездить на „вольво“?
„Дружки“ не заставили себя долго ждать. Из машины вышел Коля Поцелуев с неизменным „пайковым“ пакетом. „Тоже мне сюрприз — Коля Поцелуев. Да он названивает не реже, чем раз в день!“ Николай, поставив пакет, галантно открыл другую дверцу и подал руку… Марине! Она вышла, осторожно держа букет белых (хорошо, что не алых) роз и еще что-то плоское, похожее на коробку конфет.
Когда Настя вошла в гостиную, Марина уже сняла шубку (песцовую!) и причесывалась перед зеркалом. Подруга была одета в светло-серое, очень элегантное платье, с первого взгляда на которое было заметно, что эта вещь „от кутюр“. Марина заметила Настино отражение рядом со своим.
— Настенька! Как ты похудела.
— Да уж, похудела…
И в этой невинной реплике раненый слух сумел расслышать трагический смысл.
— Но все равно красивая! — воскликнула Марина.
Понятно было, что она не улавливает напряженности, слишком занятая собственными ощущениями.
— Ты… с Николаем?
— Мы все расскажем. Все! Когда сядем за стол. Мужчины как раз пошли на кухню, там порезать кое-что, разложить на тарелки.
— Стол накрыт. Он полон.
— Ну и что же… Чем больше блюд, тем лучше.
Настя заметила, что Марина очень изменилась. И не внешне, а в поведении: в ней появилась всепоглощающая страсть приобретать, тратить и купаться в роскоши. Саму Настю подобный недуг, к счастью, миновал…
— Ты очень изменилась, Марина.
— Ха-ха! Я так рада, что это заметно. Да, вот — розы. Тебе! Поставь, пожалуйста, в вазу. Их, между прочим, доставили утренним рейсом из Греции.
Цветы пахли белым мрамором древней Эллады. Казалось, что они выросли на ступенях Акрополя, занесенные туда пеной от волны, вынесшей на берег из пучин морских Афродиту. Богиню любви.
Да, их с Евгением свадьба вроде бы принесла счастье. И, может быть, в первую очередь — Поцелуеву и Марине. Сладкая парочка!
— Настя, ты ведь любишь серебряный век?
— Обожаю…
— Я хочу сделать тебе подарок. — Она освободила от упаковки тот плоский предмет, который Настя приняла было за коробку конфет. — Вот. Правда, текст французский, но ты ведь знаешь немного?
— Вот именно, немного.
— Но главное — репродукции. Посмотри, какое качество!
Настасья опустилась в кресло-качалку и раскрыла это чудо полиграфического искусства. Не надо было даже читать подписи под репродукциями, потому что мгновенно, по манере, узнавались мастера: Сомов, Бенуа… Но как похожи и непохожи они оказались на себя, вернее, на то, что она до этого момента о них знала! Как неожиданны были эти сюжеты романтика и сказочника Константина Сомова, любившего изображать арлекинов! А здесь: раннее утро и обнаженные усталые любовники в постели, где на рассвете их наконец-то одолел сон. Прекрасная эротика, „мягкая“, как охарактеризовал бы эти картины Каблуков.
Настя листала дальше. Все — до единой — работы находятся в зарубежных частных собраниях. И все незнакомы российскому зрителю. „Уплыл“ целый пласт культуры… Хотя можно было догадаться, что мирискусники создавали и такое. Можно было сообразить, просто логически дойти, хотя бы читая поэзию серебряного века. Ведь в стихах все это осталось! Красота чувств и обнаженного человеческого тела. Чистого, как мрамор. Как розы, доставленные из Греции.
Ее размышления прервал Николай. Он появился, держа несколько бутылок с шампанским.
— Вы уже наговорились, девочки? Да? Тогда попрошу за стол — будем развлекаться.
Они прошли в столовую, и Настя увидела, что на столе появились осетрина, омары и вездесущие противные устрицы. Впрочем, Сомов и Бенуа в Париже их употребляли, не морщась. И даже, очевидно, с удовольствием. Сразу стало шумно и суетливо. Но не празднично. Или так казалось только ей?
— Наливаю-наливаю, давайте бокалы! — Бутылка шипела и извергалась в руках у Николая. — Настя, где твой бокал? Тебе ведь уже можно?
Снова — ножом по сердцу… „Мне уже можно не то что один бокал шампанского, но целую бочку…“
