Она поворачивалась перед зеркалом, довольная собой. Впервые за последние недели. Потому что фирма „Джессика“ сконструировала этот наряд не для беременных, а просто для слегка располневших. Такой Настя в нем и казалась. Только на лицо легла неистребимая тень усталости и раздражали два маленьких пигментных пятнышка, которые она тщательно, но почти безуспешно пыталась замаскировать кремом-пудрой.
Она вошла в комнату, медленно, плавно ступая по ковровому покрытию.
Евгений смотрел на нее с восхищением.
— Какая ты красивая! Ты космически прекрасна. Как Дева Мария.
С открытого балкона веял теплый майский ветерок. Он колыхал подол платья, защищая от мира маленькое, еще недозрелое чудо жизни, которое лежало, обхватив себя ручками и ножками, вниз головой, в невесомости вселенских вод.
Они приехали в клуб, когда там уже собралась публика.
На Пирожникове был черный фрак и галстук-бабочка. В этом наряде он еще больше походил на кота. Но теперь на другую литературную звезду — булгаковского Бегемота. Не хватало только выкрашенных золотой краской длинных усов.
Хотя в клубе было полно народу, Настя заметила, что почти все здесь знакомы. Кто-то кому-то легонько кивал в знак приветствия, кто-то подсаживался за чей-то столик, и завязывалась оживленная беседа. А некоторые появились здесь с чисто утилитарной целью — выпить. Настасья, прошедшая жестокую школу созерцания нравов „Сибири“, выловила таких с первого взгляда.
— Что будем пить? — спросил Евгений. — Тебе ведь можно бокал шампанского?
— Да. Можно, — ответила она, занятая наблюдениями за публикой. Сегодня на все вопросы Пирожникова она отвечала „да“.
Особенно интересно наблюдать было за дамами. Некоторые из них прекрасно „вписывались“ и в свои наряды, и в окружение, с достоинством нося бриллианты и меха.
А другие то и дело что-то поправляли, одергивали, поглядывая на себя в зеркальные стены. Они выглядели очень забавно, словно внезапно попали в непривычную цивилизацию, в другое столетие. И хотя на них тоже красовались горжетки и драгоценности, все эти, как раньше говорили, предметы роскоши, смотрелись не лучше, чем павлиньи перья на известной героине басни Крылова.
— А устрицы заказать? — допытывался Евгений.
— Женя, знаешь, я не представляю, как их есть…
— И я тоже, — признался Пирожников, — хотя раза два пришлось заглатывать. Положение обязывало. Б-р-р-р!
Они засмеялись. Настя начала понимать, как тяжело привыкать к „аристократизму“.
— Тогда омары? — не унимался Женя.
Не успела она ответить, как вдруг услышала откуда-то сверху, из полумрака, знакомый голос:
— Омаров они хотят! Ха-ха! Да один ваш членистоногий стоит столько, сколько резиновая баба в моем магазине!
Так и есть, это был Коля Поцелуев собственной персоной. А они-то, наивные, думали, что им удастся провести этот вечер вдвоем!
— Как я рад вас видеть, ребята! — Поцелуев и в самом деле просто расцвел от радости. — Вы вместе. Здорово! А ты, черт, приехал и не позвонил!
— Я только сегодня вернулся, — оправдывался Пирожников.
— Я подсяду? — спросил Коля и, не дожидаясь ответа, пододвинул третий стул к их уединенному столику. — Всегда с тобой такие красивые женщины, Женька! Я даже завидую.
Анастасия заметила, что от этого „комплимента“ ее спутнику сделалось слегка не по себе.
— Коля, у нас сегодня знаменательное событие. Настя согласилась выйти за меня замуж.
Она смущенно улыбнулась.
— Вот это да! Рад! — Поцелуев смачно чмокнул в щеку сначала Настю, а потом Евгения. — А ты мне… Можно на ты, да? Ты мне сразу понравилась. Еще когда в магазин мой приходила. Не то что была тут у него… А…
— Коля, я бы просил тебя… — оборвал его Евгений.
— Это вы о Лисицыной? — прояснила обстановку Настасья и заметила, что жених густо покраснел, а Поцелуев окончательно избавился от „комплекса тактичности“.
— Ну вот, Настя все знает. А ты боялся! Ой, как я рад!
Непонятно было, чему он рад. Может быть, тому, что новая красавица все знала.
— Ребята, все в порядке. Не нужно ссориться! — Настасья разрядила обстановку лучезарной улыбкой, достойной Лайзы Минелли.
— Я угощаю! — Поцелуев пытался загладить свою неясно ощущаемую вину. Не дав им возразить, он заказывал: — Омары, будь они неладны, устрицы и шампанское. Вот это, „Делапьере“!
