– Сегодня вечером. У входа стоит частная машина «скорой помощи». Все необходимое вы найдете в моих апартаментах.
– Я? Но я не могу… его нельзя вернуть к жизни, говорю вам!
Его собеседник положил трубку. Не обращая внимания на любопытный взгляд медсестры, Льюистон присел на край стола и мысленно попрощался с «Ежегодником экстренной медицинской помощи», а заодно и с собственной честью. Может, позвонить в полицию? Но что он им скажет? Что человек, финансирующий фонд помощи вдовам полицейских, потребовал от него нарушить закон? Человек, который помог губернатору штата и мэру выиграть выборы?
Даже будь у него доказательства, никто не стал бы его слушать. Ну почему коматозного пациента доставили именно в эту клинику? Тогда бы с невидимым собеседником сейчас по телефону говорил бы другой врач! Льюистон сокрушенно вздохнул.
– Доктор, с вами все в порядке? – спросила медсестра.
Льюистон почти не слышал ее. Он медленно прошел в приемный покой, с тревогой думая о жене и двенадцатилетнем сыне. Другая часть его сознания уже судорожно разрабатывала план незаконного вывоза из клиники пребывавшего в бессознательном состоянии пациента. Льюистон остановился перед палатой, в которой тот лежал, подключенный к аппарату жизнеобеспечения. Скорее всего, он никогда не выйдет из комы и никогда не узнает о том, что человек по фамилии Браун, умеющий организовать любое дело, пытался тайком вывезти его из больницы, чтобы доставить в Верхний Ист-Сайд.
Пятая авеню
У себя дома, в пентхаусе на девятом этаже дома, выходившего фасадом на Пятую авеню, Теомунд Браун провел рукой по белым, как снег, волосам. В лучах проникавшего с террасы полуденного солнца сверкнуло его единственное украшение – золотое кольцо с надписью на одном из древних языков. Браун находился в библиотеке; сидя за письменным столом, сделанным из редкого ныне американского каштана, вместе с половиной мира он жадно впитывал телевизионные новости.
Ему не давал покоя вопрос: почему это вдруг доктор Феликс Росси решил через полчаса провести в престижном нью-йоркском клубе пресс-конференцию? По идее, Росси давно полагалось быть мертвым. Не успела на экране появиться фотография героя дня, как зазвонил телефон. Даже не глядя на определитель номера, Теомунд Браун понял, кто это.
– Алло! – произнес он, взяв трубку.
Ему ответил недовольный голос его преосвященства кардинала Эваристо Салати.
– Здравствуйте, Теомунд. Черт побери, что там у вас происходит?
Салати был членом Римской курии Ватикана с неясными полномочиями. Благодаря происхождению и полученному образованию он принадлежал к так называемой «Мафии Эмилиана», как неофициально именовали церковников – выходцев из городов, расположенных вдоль древней виа Эмилия, которыми ранее управляли папские легаты. В лоне католической церкви, с ее непотизмом и традиционализмом, лучшее место для появления на свет было трудно себе представить.
– Здравствуйте, ваше высокопреосвященство, – отозвался Теомунд хорошо поставленным спокойным голосом, хотя был не менее зол, чем Салати.
– Как будто нам недостаточно скандала с Робертом Кальви! Вы слышали, что говорилось на открытом судебном процессе в Лондоне? Что через банк этого мертвого негодяя тайно прокручивались миллионы лир мафии и Ватикана?
В Америке этот скандал вызвал гораздо более скромный резонанс, нежели в Европе, однако Теомунд был о нем наслышан. И все, что говорилось, соответствовало истине.
– И вот теперь это! Что это за пресс-конференция в нью-йоркском «Юниверсити Клаб», Теомунд? Разве клонированный младенец остался жив?[1]
Кардинал, несомненно, желал услышать «нет», однако Теомунд не желал ставить под удар добрые отношения с любимым сыном католической церкви.
– Я не уверен, – ответил он.
– Да простит меня Господь за то, что я уповаю на то, что его нет на этом свете, – вздохнул кардинал Салати. – Могу я спросить вас, чем вызвана ваша неуверенность?
– Вы желаете слышать подробности, ваше преосвященство?
– Нет, не желаю, – отрезал кардинал. – Святой Престол оказался в гуще настоящего хаоса, когда агентство «Франс Пресс» опубликовало фотографию, на которой видно, как с Туринской плащаницы срезают несколько нитей. Как такое святотатство вообще могло случиться в помещении, где было полно священнослужителей и ученых?
