Через тысячу лет - страница 12
Лизнула мне руку раза два, взвизгнула и околела…
Как это я оттуда, из этой Чортовой долины, выбрался — и посейчас не помню. Кожа на лице и на руках полопалась. Все тело как огнем жжет. Глаза туман застилает… Пройду шагов сотню и упаду. Больше полз, чем шел… Не знаю уж, где и когда меня тамошние пастухи нашли…
Очнулся я в сакле ихней… Рядом кувшин с водой и девчонка с замотанным лицом на корточках сидит. Увидела, что я глаза открыл, вскочила и прочь побежала. Минут через пять назад идет, а с ней наш проводник бывший… Увидел меня, зацокал, головой закачал сожалительно… Что, говорит, — правду я сказывал — шайтан там живет. Зачем ходил? зачем меня не слушал?.. Товарищ твой где? — спрашивает. Рассказал я ему, как все было.
Встать хочу, а ноги словно чугунные… В пот меня бросило… Неужто, — думаю, — без ног останусь… Тереть их стал, даже кожа послезала, а толку никакого… Ну, думаю, плохо дело, Никита Палыч…
Сговорился с хозяевами, отдал им все, что с собой было — деньги-то на мне остались, — устроили они для меня вроде креслица на двух длинных жердях, жерди те к седлам лошадей привязали, одна спереди, другая сзади, а я, как бурдюк, посредине болтаюсь. Так и в Тифлис приехали.
Ну, а дальше неинтересно… Отлежался я в больнице, сперва на костылях ковылял, а сейчас хожу, — только палочкой подпираюсь, но ходить долго и в гору уж силы нет, как прежде…
За это время с меня вся шкура сошла, вроде как после ожога, и как на Дианке все волосы на голова повылезли, — вот видите, — спутник мой стянул с себя шляпу и в полутьме забелела его голова, голая, как коленка…
— Многим я эту историю рассказывал, не верят, смеются, а если кто будто и верит, так это мне еще обиднее: вижу, что притворяются и меня в уме поврежденным считают…
Колеса вагона дробно застучали на стрелках. Замелькали какие то огни станции…
Спутник мой выглянул в окно и засуетился…
— Ну, мне вылезать пора. Не взыщите, если разговором наскучил… Прощенья просим…
Он протянул мне руку, нахлобучил шляпу и, захватив свой чемоданчик, прихрамывая, двинулся к дверям… Он растворился в людском потоке прежде, чем я сообразил спросить его имя и адрес.
И до сих пор я не знаю, кто он, этот чудак: мистификатор, любящий приврать, или действительно человек, нашедший и видевший эти сверкающие груды бесценного, чудодейственного радия, чуть было его не погубившего…
Ночью я испытал очередной приступ своей малярии. В вагоне немного стихло, и мне удалось вздремнуть часа три. И когда наутро мы подъезжали к Ростову, мне стало казаться, что весь рассказ вчерашнего спутника был тоже частью моего лихорадочного сна…
АНТИБЕЛЛУМ
Исторический случай
Илл. И. Владимирова
Осень 1903 года…
Серый сумрак петербургского хмурого вечера вползал в окно лаборатории, вуалировал углы, затушевывал стены, незаметно стлался по полу, забирался в темные шкафы с химическими приборами и стирал заглавия разбросанных всюду книг… Над письменным столом, сбоку от окна, низко ссутулилась чья-то плотная человеческая фигура и быстро писала на продолговатых четвертушках бумаги, нервно ломая карандаши и тщетно пытаясь напряженным взглядом уловить последние отблески потухавшего вечера. Но сумеречный туман продолжал ползти, заполнил комнату, залил стол, зыбкой пеленой стал между глазами и бумагой… Пишущий, наконец, остановил быстрое мелькание карандаша, отбросил листок и устало откинулся на кресле.
— Темно, ничего не видно, но формула выведена правильно, — послышалось неясное бормотание, — частота и глубина колебаний достаточны для группы нитратов бензойного кольца. Возможно, что окажет действие и на нитроклетчатку… Посмотрим, посмотрим… Но все-таки, неужели это будет возможно на сколько-нибудь большом расстоянии?.. Впрочем…
Наступило молчание. Голова писавшего склонилась на грудь. Карандаш выпал из разжавшихся пальцев. В лаборатории послышалось ровное дыхание заснувшего и мягкий звук падающих капель из плохо прикрученного крана в углу. Серый сумрак стал бархатно-синим, дымчатым покровом задернул все предметы, — оставил лишь два оконных пепельных прореза, резко перечеркнутых рамами. А за ними сизая вечерняя муть ползла уже по городу, кутая дома, трубы, деревья, и пугливо обегала лишь круги света под зажигавшимися фонарями и под окнами магазинов.
