Быстрым движением зажег горелку, что-то отвесил, что-то отмерил, перемешал, поставил на огонь. С часами в руках заходил от одной банки к другой, забормотал, насупился и сразу стал похож на средневекового алхимика, варящего зелья с наговорами. Вчера эта же самая химическая реакция едва не стоила профессору зрения, — вечная рассеянность виновата, — что-то было перегрето или плохо размешано, и в результате — генеральный ремонт стеклянного вытяжного шкафа и профессорских очков также…
На этот раз, однако, реакция была доведена вполне благополучно до конца и красноватый мелкокристаллический осадок на дне колбы вызвал легкую улыбку удовлетворения на лице профессора.
— Теперь испробуем это разложить частотой и комбинацией волн В4…
И с этими словами получившийся порошок был положен на ближайший подоконник, с которого пришлось для этого снять охапку книг, и накрыт массивной металлической банкой. Затем профессор снова включил ток, повернул зеркало по направлению к окну и стал вращать рукоять регулятора, пока стеклянный цилиндр посредине круглого зеркала не засветился голубоватым блеском. Резким движением повернул рукоять вправо — в аппарате мелькнуло яркое пламя, в стеклянном цилиндре под металлической банкой раздался легкий треск, банка подскочила, перевернулась и с осколками оконного стекла вылетела на улицу…
— Вот это так, — значит, все верно и правильно. Аппаратец действует, можно сказать, преисправнейшим образом, — радостно потирал руки профессор, торопливо принимаясь записывать показания контрольных приборов и совершенно не заботясь ни о сквозном ветре через разбитое окно, ни о возможных последствиях неожиданного полета металлической банки с высоты четвертого этажа…
В кухне резко задребезжал звонок. Через минуту в дверях кабинета появилась Марьевна — пожилая, полуглухая профессорская домоправительница, и всплеснула руками при виде разбитого окна.
— Ну, так и есть, опять у нас! Да, что это, батюшка, за наказание такое? — зачастила она, обращаясь к недоумевающему профессору, — у нас опять стекло разбимши, опять зови стекольщика! Вас там младшой спрашивает, говорит, что за этаки дела мы и в ответе будем…
За ее спиной появилась бородатая физиономия младшего дворника.
— Так, Михал Михалыч, никак невозможно, — забубнил он, — давеча жильцов из шашнадцатого обеспокоили, думали, у вас тут пол проваливается! Теперича чугуном мне мало-мало кунпол не проломали! Стою я это у ворот, с Феклушей из пятого номера разговариваю… Как это — дзень, сверху от вас стеклышки посыпались и враз — чугун мне под ноги — бух! И напополам… Вот, нате, как было три куска, так и принес… Без вершка в темя! Феклуша с перепугу, как была, так и села, и посейчас на лавке у ворот сидит, бонба! кричит… Известно — дура, каки-таки бонбы, рази мы не понимаем, — жилец вы, как есть, аккуратный и такими делами не занимаетесь, а вот только, чтоб чугуном по голове, энтого, барин, никак не полагается…
— Что, что такое вы несете, Василий? Какой чугун, какие бомбы? — досадливо перебил профессор разошедшегося дворника, — только сейчас начиная понимать происшедшее, — что за вздор вы несете? Просто упала у меня с подоконника железная банка… очень, очень сожалею, что так вышло, — и, вынув из жилетного кармана скомканную трехрублевку, протянул ее дворнику. — Вот вам за беспокойство, Василий, а сейчас я очень занят, — и, не слушая благодарностей и уверений дворника, что «мы ничего, а с нас спрашивают», — захлопнул дверь за досадным посетителем.
— Да, — думал профессор, поглядывая на дыру в окне, — следующий опыт придется произвести где-нибудь на вольном воздухе; здесь, того и гляди, при несколько большем масштабе эксперимента, дело может закончиться крупными неприятностями, хотя бы с тою же полицией, что мне сейчас особенно не улыбается. Благодаря моей излишней откровенности в разговорах, кое о чем они, кажется, начинают догадываться. Особенно важно для меня произвести опыт с группами волн СЗ и № 8 со значительно большей глубиной и большей детонирующей силой… можно будет испробовать взрывание черного и бездымного пороха…