Скоро Иркутск и потом самый интересный участок их длинного пути — Кругобайкальский. Лежа на парах, можно любоваться морем! Пресноводным! Отрезано оно материковой сушей от всех соленых морей и океанов.
С перрона разъезда, последнего перед Иркутском, донеслись непонятные слова:
— Слышал? Дрезину в Иркутск угнали. И балласт на платформах туда же. Теплушку прицепить велят, а к чему?..
— Эх, паря! От Баргузина всего ждать можно. Он такого покажет, как в третьем году. В исподнем людей подымали.
Голоса удалились. Шурик сжался в комок от напряжения. Что за Баргузин и чего от него можно ждать? Разбойник он, что ли, раз людей поднимают? Надо Витьку с Мишкой будить к обороне готовиться. Около буржуйки кочерга есть. Ружье бы! Но вспомнил Шурик панику на ипподроме. Надо расспросить получше взрослых.
Владимир Васильевич нацепил тети Клашину брошку с крестом и пошел клянчить, чтобы прицепили теплушку к платформам с балластом. Брошка кое-где ему помогала, но вдруг Баргузин — станция, и там как бы не застрять, В железнодорожном перечне станции такой нет. Решил спросить у Лели, самой старшей и умной.
— Баргузин? — подняла она дугообразные подкрашенные брови. — Должно быть, фамилия чья-нибудь. Хотя, подожди, скорее, инородец из местных. В песне одной он, должно быть, гребет, а хозяин его подгоняет: «Эй, Баргузин, пошевеливай-вай. И молодцу плыть еще ночку…». Не помню. И больше ко мне не приставай-вай! — передразнила она песню.
Шурик обиделся, ей не поверил и стал ждать Владимира Васильевича.
Балычев вернулся и собрал всех, чтобы передать нечто серьезное.
— Вот что, друзья. Мне удалось узнать, что движение поездов по Крутобайкальской железной дороге временно прекращается. Последний поезд уже ушел, и о нем здесь беспокоятся.
— Я знаю, — вмешался Шурик. — Его поджидает страшный разбойник Баргузин.
— Если разбойником можно назвать гребца, о котором в песне поется, — вставил Мишка.
— Я знаю, — снова влез несносный Шурик и пропел, как Леля: «Эй, Баргузин, пошевеливай-вай».
— Не «пошевеливай-вай», а «пошевеливай вал», — поправил Балычев. — И в бурю он «шевелит» валами огромными, бросает их в берег и подмывает насыпь. Ехать опасно.
— Спаси Господи и помилуй. Мы с Шурочкой пережили одну железнодорожную катастрофу. Не дай Бог второй, — сказала Магдалина Казимировна.
— Бог не выдаст, свинья не съест, — отозвалась тетя Клаша.
— Я договорился, — размеренно продолжал Владимир Васильевич, — что нас прицепят к ремонтному поезду, и мы окажемся в самом опасном месте.
— Какой ужас! — воскликнула мама Шурика, прижимая к себе младшего сына.
— Зато вал баргузинский увидим, — говорил Шурик, высвобождаясь из материнских объятий.
— Не только, — внушительно закончил Балычев. — Ремонтный поезд пройдет Иркутск без остановки и, даже не задерживаясь в местах ремонта, доставит нас в Верхнеудинск первыми.
— Браво, инспектор! — сползла с нар Клавдия Григорьевна. — Как эго вам удалось?
— Во-первых: «ваше превосходительство инспектор». На мне ваш орден Перламутрового креста был. И во-вторых…
— Керенки?
— Все до одной! — развел руками в стороны Владимир Васильевич.
— Ничего, — заявила тетя Клаша, вставая, — оживим верхнеудинскую барахолку купеческими вещами. Правда Магда?
— Я не умею. Я лучше им в кинематографе на пианино играть стану.
— Я помогу, — вызвался Шурик.
— А мы с Витькой торговать будем, — обрадовался Мишка. — Только, чур, комиссионные наши.
Теплушку дернуло. Ее прицепляли к ремонтному поезду. Он состоял из одного специального вагона для рабочих и инженеров с длинной вереницей платформ с балластом из береговой речной гальки. В самом конце его и оказалась теплушка с беженцами.
Из-за сильного ветра двери теплушки пришлось задвинуть и красотами Байкала любоваться лишь через окна.
Путь был извилистый, повторяющий причудливый рельеф береговых гор. Когда он поворачивал влево, огибая стоящую на дороге гору, через которую не стали пробивать туннель, можно было увидеть паровоз. Шурик, чтобы лучше его рассмотреть, высовывал голову из окна.
— Ветер очень сильный. Боюсь, простудишься.
И мама нахлобучила на Шурика мягкую и теплую кепку. Но ветер действительно был и встречным, и очень сильным. Он сорвал с мальчика кепку, едва тот высунулся побольше.
