Я ударила Сэндса по лицу и услышала, как хрустнул его нос под ребром ладони. Он зарычал, но я уже вскочила с постели и рванулась к ночному столику, где лежал мой пистолет. Но Сэндс был по-звериному быстр. Ни секунды на размышления. Он скатился с кровати и рванулся из спальни. Я услышала его топот по деревянным плитам коридора: он бежал к Алексе.
Тут я начала кричать. Мне показалось, что я горю. Все стало раскаленным добела, адреналин сжигал меня, и интенсивность его огня была потрясающей. Время изменилось. Оно не замедлилось, как раз наоборот. Оно ускорилось. Стало быстрее мысли.
Я схватила пистолет и не столько побежала по коридору, сколько телепортировала себя. Только он открыл дверь, как я оказалась в комнате и увидела дочь. На кровати. Кляп валялся около рта. «Умница», — помнится, подумала я.
— МАМА! — снова взвизгнула она — глаза расширены, щечки красные, слезы потоками.
И тогда я тоже стала зверем. Без всяких сомнений подняла пистолет и прицелилась ему в голову…
Ужас. Ужас, ужас, ужас, длящийся вечно, нескончаемый ад на земле.
Затем я услышала свой крик. Крик, длящийся вечно, нескончаемый крик, ад на земле. Я выстрелила в Сэндса. Снова выстрелила. Я не собираюсь прекращать стрельбу, пока есть патроны. И тут…
— О Господи, Келли! — Мои глаза наполняются слезами. — Господи, Господи, прости меня!
Она берет меня за руку, качает головой.
— Ты не виновата, Смоуки. — Она сжимает мою руку. Почти до боли. — Честно. Ты тогда ничего не соображала.
Нет, я помню, как Келли ворвалась в дом, как увидела ее с пистолетом в руках. Я помню, как она приближалась ко мне с особой осторожностью, как просила положить пистолет на пол. Помню, как я кричала на нее. Как она приближалась ко мне. Я знала, что она хочет забрать у меня пистолет, и еще я знала, что не могу ей этого позволить. Мне еще нужно было приложить дуло к виску, выстрелить и умереть. Я заслужила смерть, потому что убила своего ребенка. Поэтому я сделала, как мне тогда казалось, единственно разумную вещь. Я направила пистолет на Келли и выстрелила.
Мне просто повезло, что кончились патроны. Думая об этом сейчас, я вспоминаю, что она даже не замедлила движения, продолжала двигаться ко мне, пока не подошла достаточно близко, чтобы забрать у меня пистолет и отбросить его в сторону. Что было после этого, я практически не помню.
— Я могла тебя убить, — шепчу я.
— Да нет. — Она снова улыбается. Улыбка по-прежнему печальная, но сквозь нее уже проглядывает та задорная Келли, которую я знаю. — Ты целилась мне в ногу.
— Келли, — я говорю это с укоризной, хотя и мягкой, — я все помню.
Я не целилась ей в ногу, я целилась ей в сердце.
Она наклоняется вперед и смотрит мне прямо в глаза:
— Смоуки, я доверяю тебе больше, чем доверяю кому-либо в этом мире. В этом смысле ничего не изменилось. Не знаю, что еще могу тебе сказать. Разве что я никогда больше не буду разговаривать с тобой на эту тему.
Я закрываю глаза.
— Кто знает!
Молчание.
— Я. Команда. Заместитель директора Джонс. Доктор Хиллстед. Больше никто. Джонс об этом позаботился.
«Вранье, — думаю я. — Они знают».
— Пока ты была в обмороке… Кстати, почти два часа.
Я чувствую, что она не все мне сказала.
— И что?
— Ну… тебе надо знать. Доктор Хиллстед знает о твоей реакции на это известие. Он, Дженни и остальные члены команды.
— Ты не сказала Джонсу?
Она отрицательно покачала головой.
— Почему?
Келли отпускает мою руку. Она выглядит смущенной, что для нее необычно. Встает и принимается ходить по палате.
— Я боюсь — мы все боимся, что, если расскажем, он все прихлопнет. Решит, что ты никогда не сможешь вернуться к работе. Вообще никогда. Мы знаем, ты и сама можешь принять такое решение. Но мы хотим, чтобы у тебя был выбор.
— Все согласились?
Она поколебалась.
— Все, кроме Джеймса. Он сказал, что сначала хочет поговорить с тобой.
Я закрываю глаза.
— Ладно. Пришли его. Пока я не знаю, как поступлю, Келли. Одно знаю точно: хочу вернуться домой. Хочу забрать Бонни, уехать домой и постараться во всем разобраться. Мне нужно утрясти все в голове раз и навсегда, или мне конец. Вы можете тут возиться с отпечатками и всем остальным. Мне нужно домой.
