— Я знаю одно: ты до сих пор жива. Ты не сунула дуло пистолета в рот и не спустила курок. Так что я ни о чем не жалею, лапонька. — Следующую фразу она говорит почти шепотом: — Это не значит, что мне не больно, Смоуки. Ты же знаешь, как я любила Алексу.
Я смотрю на нее, и злость уходит.
— Я не виню тебя. И его. И может быть, он в конечном итоге прав.
— Что ты этим хочешь сказать, милая?
Я пожимаю плечами. Я устала, как же я устала!
— Потому что теперь я все точно помню. И все равно не хочу умирать. — Меня пронзает боль, я корчусь. — Понимаешь, жизнелюбие кажется мне предательством. Мне представляется, что если я хочу жить, значит, я недостаточно их любила.
Я смотрю на нее и вижу, какое ужасное впечатление произвели на нее мои слова. Моя Келли, моя никогда не унывающая королева скорости выглядит так, будто я ударила ее по лицу. Или, может быть, по сердцу.
— Что ж, — говорит она после длинной паузы, — это совсем не так. Продолжать жить, хотя они умерли, вовсе не значит, что ты их не любила, Смоуки. Это только означает, что они умерли, а ты нет.
Я запоминаю ее слова, чтобы потом над ними подумать, я ощущаю, что в них есть смысл.
— Смешно, правда? Я всегда могла из пистолета попасть туда, куда хотела. Мне это дано от природы. Я помню, что целилась ему в голову, но он оказался чертовски ловким. Я никогда не видела, чтобы кто-то двигался так быстро. Он выхватил Алексу из кровати и выставил перед собой. Пуля попала в нее. Когда это случилось, она смотрела мне прямо в глаза. — По моему лицу пробегает судорога. — Знаешь, он даже удивился. После всего, что он сделал, он удивился, вроде как подумал, что зашел слишком далеко. И тут я его застрелила.
— Ты эту часть помнишь, Смоуки?
Я хмурюсь:
— Что ты имеешь в виду?
Келли улыбается. Улыбка у нее печальная.
— Ты не просто застрелила его, лапонька. Ты изрешетила его пулями. Ты всадила в него четыре обоймы и как раз вставляла новую, когда я появилась и остановила тебя.
И снова я оказываюсь там и вспоминаю.
Он изнасиловал меня, изрезал мое тело. Мэтт уже был мертв. Я качалась на волнах боли, то теряла сознание, то приходила в себя. Все казалось немного сюрреалистичным. Я находилась как будто под действием наркотиков. Я ощущала, что должна что-то срочно сделать. Но все ощущения были где-то далеко. Доходили до меня как через марлю. Чтобы добраться туда, мне нужно было пройти через сироп.
Сэндс наклонился. Я почувствовала его дыхание на щеке. Неестественно горячее. Потом что-то потекло по шее и прилипло к груди. Поняв, что это его слюна, я вздрогнула всем телом. От головы до самых пяток.
— Теперь я собираюсь развязать тебе руки и ноги, сладкая моя Смоуки, — прошептал он мне на ухо. — Я хочу, чтобы перед смертью ты коснулась моего лица.
Я скосила на него глаза и потеряла ощущение времени. Очнувшись, я почувствовала, что он развязывает мне запястья. Снова нырнула во тьму, опять всплыла. Он развязывает мне ноги. Свет — тень, тень — свет.
Когда я вновь пришла в себя, он лежал рядом, плотно прижавшись ко мне. Он был голый, я чувствовала его возбуждение. Левую руку он запустил в мои волосы, правую, с ножом, положил мне на живот. И снова это дыхание, горячее и кислое.
— Пора уходить, милая Смоуки, — шептал Сэндс. — Я знаю, ты устала. Ты должна сделать еще одну вещь, перед тем как уснуть. — Его дыхание начало учащаться. Эрегированный член зашевелился, я почувствовала тычки в бок. — Коснись моего лица.
Он был прав, я очень устала. Чертовски устала. Я хотела погрузиться во тьму, чтобы все кончилось раз и навсегда. Я почувствовала, как поднимается моя рука, чтобы выполнить его последнее требование, и тут раздался крик:
— МАМА!
Я услышала крик Алексы. Крик, полный ужаса.
Он подействовал на меня как увесистая оплеуха.
— Он сказал нам, что Алекса мертва, — шепчу я Келли. — Сказал, что убил ее первой. Я услышала ее крик и поняла, что он займется ею после того, как разделается со мной.
Я вспоминаю и сжимаю кулак, я чувствую, как мое тело дрожит от злости и ужаса.
Мне показалось, будто внутри меня взорвалась бомба. Я не просто очнулась, я именно взорвалась. Дракон выполз из пещеры и встал на дыбы.
