Анна принимала его внешнюю «тихость» за основную черту характера.
И странно: Николай не обижался, громче всех смеясь над ее колкими остротами, а карие спокойные глаза будто говорили: «Ну, ну, давайте. Ваши булавочные уколы доставляют мне только удовольствие».
Так продолжалось бы очень долго, не произойди один случай. Об этом рассказал ей товарищ Николая.
Николай и еще несколько студентов авиационного института во время летних каникул устроились на работу на судоремонтный завод. Ребята закончили четвертый курс и считали себя без пяти минут инженерами.
На заводе работал «иностранный специалист» по ремонту станков инженер Крафт.
Заносчивость и грубость Крафта вызывали немало нареканий со стороны рабочих.
Как-то закапризничал импортный станок. Студенты, сколько ни бились, не могли наладить. Тогда позвали Крафта.
— Уходите фон! — сказал он. — Вы не инженеры, а дрофосеки! Инженер Крафт сам лишно будет испрафлять.
Крафт снял пиджак, обнажив ослепительно белую рубашку с накрахмаленными манжетами, покопался, попыхтел, поругался по-своему и вылез из-под станка.
— Нишего не выйдет. Надо капитальный ремонт, — уже с меньшей заносчивостью, но твердо сказал Крафт.
И вдруг Николая словно подмыло.
— Выйдет! — крикнул он со злой уверенностью. — Инженер Крафт не сделал, а русский студент Колька Бакшанов сделает!
Николай возился со станком весь день. И сделал! Рабочие были в восторге:
— Молодец парень. Утер нос Крафту!
Анна выслушала этот рассказ, задумчиво поводя бровью. С тех пор она больше не смеялась над Николаем.
— Когда мне рассказали о твоем столкновении с Крафтом, я увидела тебя совершенно другим, будто в щелочку я твою душу подсмотрела.
— Ну и… понравилась?
— Понравилась! — ответила она просто.
Вот за эту-то смелость и простоту, за эти синие, чистые, никогда не знавшие лжи глаза и полюбил ее Николай.
Прощаясь с женой перед отправкой поезда с эвакогоспиталем, Николай частил срывающимся голосом:
— Ты знаешь, Анна, мне кажется невероятным, что мы с тобой когда-то были чужими, незнакомыми людьми. Не верится, что мы родились в разных семьях, что было время, когда мы не думали друг о друге…
А глаза его говорили: «Увидимся ли, Анна? Пройдем ли сквозь пургу или затеряемся в жестокой непогоди?..»
Она поцеловала мужа и убежала в вагон. Поезд тронулся. Женщины-врачи и сестры облепили окна, прощаясь с близкими.
…Николай оторвался от своих мыслей и снова взглянул на влюбленную парочку. В трамвае было полутемно. Где-то возле кондуктора слабо светилась тусклая лампочка.
Показались трубы теплоэлектроцентрали. Николай сошел с трамвая и свернул на шоссе, ведущее к заводскому аэродрому. Главный инженер приехал на полчаса позже.
— Я за вами заезжал, Николай Петрович. Мне сказали, что вы ушли к трамваю.
— Извините, Александр Иванович. Я забыл предупредить вас, что люблю ходить пешком, — улыбаясь, ответил Николай.
«Аэродром» — слишком громкое название для этого пустынного поля, зажатого между двумя массивами леса. Здесь стояла большая брезентовая палатка, в которой собирали самолеты, и четыре фанерных самолетных ящика, заменявших служебные помещения. В одном ящике помещались военпреды и бюро цехового контроля, в другом — начальник цеха, в третьем — охрана. Четвертый ящик считался своеобразным клубом. Это было единственное место, где можно было отогреться. Здесь всегда было много народу: то забегут покурить сборщики, то придут отдохнуть и погреться мастера, в ненастную погоду здесь весь день у железной печки сидели летчики и мотористы, сушилась охрана после наряда.
— Виктор Павлович! — обратился главный инженер к начальнику цеха. — Выложите ночной старт. А мы пока погреемся.
В ящике стояла полутьма, и вошедших не заметили. Сборщик Ибрагимов — худенький, чернявый паренек в стеганом пиджаке и брюках, заправленных в большие, не по росту, ботинки, стоял возле печки, держа в руках лист бумаги. Красный свет от открытой топки вырывал из темноты его возбужденное лицо с припухлыми, детскими губами.
— Наша бригада решила именовать себя фронтовой и вызывает на соревнование бригаду Лунина-Кокарева! — громко и взволнованно прочитал Ибрагимов. Стало неожиданно тихо. Только сборщик Корунный из бригады Лунина-Кокарева удивленно протянул:
