Человек идет в гору - страница 25

Шрифт
Интервал

стр.

Я поняла, что иду в самое пекло войны, на ее передний край. Николай! Могла ли я отказаться? Нет, я не смела отказаться».

Далее две строки были густо перечеркнуты: Николай, как ни напрягался, ничего не мог разобрать.

«Николай! Береги сына. Смотри, чтоб ему Марфа Ивановна не давала яичек, ведь у него диатез. И сам не забывай одевать кашне, скоро осень! И потом, у тебя дурацкая привычка носить пальто нараспашку. Я всегда нервничала из-за этого. Обещай мне, что будешь застегиваться на все пуговицы. Обещаешь? Смотри!

Николай, как только прибудем на фронт, я напишу тебе мой окончательный адрес. И тогда условие: писать каждую неделю. Ладно?

Пиши, что нового в твоей работе. Воюй, инженер! Не забывай, что чертежный стол — твое поле сражения. (Я вспомнила эти твои слова.)

Передай Глебушке привет от его мамы, скажи, что она миллион раз целует его милую мордочку и скучает по его умным глазенкам. Поцелуй Марфу Ивановну. Словом, передай привет всем друзьям и раздай мои поцелуи всей семье (и себе не забудь оставить!).

Ну, я, кажется, заболталась. Жди следующего письма. До скорой счастливой встречи! Приеду — наговоримся до немоты. Так ведь? Да?

Анна».

Да, это была Анна. Он узнал ее по манере мешать шутку с тревогой, улыбку с болью. В самые тяжелые дни ее жизни она помнила о его дне рождения.

«До скорой счастливой встречи…» — каким это было теперь далеким, недостижимым!

«Где ты теперь, Анна, друг мой неповторимый?.. Жива ли?..» Счастье живет с человеком рядом, ест с ним из одной тарелки, а он не видит его. Потом вдруг обдаст человека ледяным ветром невзгод, и спохватится он: — Где же счастье, куда запропастилось? И жалеет человек, что не ценил своего счастья, не понимал его. И страстно мечтает о нем, пробивается к нему через тысячи преград.

Глава восьмая

Удивительна судьба у этого самолета: она напоминает судьбу человека. В мирное время он был незаметен: травил сусликов и саранчу, возил почту. Летчики даже относились к нему с легким пренебрежением — «примус!».

Но вот началась война, и хрупкий, неказистый самолет стал одним из самых стойких и бесстрашных ее солдатов. Дымились ангары аэродромов, чернели воронки на взлетных и посадочных площадках, но с родных полей и лугов подымались тысячи «ПО-2», бросали бомбы на пехоту врага. Как ловкие и исполнительные связные, они носились из штаба в штаб, доставляя документы и людей. Они пробирались в фашистский тыл, и партизаны со слезами радости встречали крылатых вестников. Они подбирали раненых у переднего края, спасая им жизнь.

Гитлеровцы встретили этот самолет высокомерными кличками: «Рус фанер», «Иван-Солома».

А «ПО-2» продолжал свое дело с упорством и спокойствием русского солдата. Случалось, бьет по переправе артиллерия, бомбит скоростная авиация — никаких результатов: стоит, проклятая! Тогда вызывают «ПО-2».

Прилетит, потарахтит моторчиком, выплюнет одну-две бомбы — и конец переправе!

По ночам висел самолет над вражескими окопами, кидал бомбы, бил из пулемета. Никто не спал: бог весть, куда угодит русская бомба!

Николай принял участие в разработке стрелково-бомбардировочной схемы самолета, но это была не его стихия.

Он почувствовал в себе новый прилив сил. Ему хотелось изобрести нечто подобное кабинам, чтобы сразу сказались результаты его работы. Военные представители жаловались, что по шуму мотора и пламени из выхлопных патрубков ночью фашисты обнаруживают самолет задолго до подхода к цели.

Николай напряженно думал три месяца. Он пересмотрел все схемы глушителей, советовался с мотористами, обращался к технической литературе. Задача оказалась значительно трудней, чем Николай предполагал. Противоречие между глушением шума и мощностью двигателя было непримиримым: стоило продвинуться на шаг в конструировании глушителя, как тотчас же резко падала мощность мотора.

«Где,
какой великий выбирал
путь,
чтобы протоптанней
и легче?!» —

цитировал про себя Николай любимого поэта и добавлял:

«Я хоть и не великий, но перенимать хорошие правила — не грех».

Дело еще осложнялось тем, что следовало одновременно и гасить пламя.

Николай сделал два полуколлектора, и когда их смонтировали и стали испытывать, мотор сбросил двести оборотов.


стр.

Похожие книги