«А может, они меня не слышат?» — подумал Николай, силясь закричать. Но напряжение вызвало резкую боль в груди, и он мысленно выругался от бессилия.
В палате было душно. Тошнотные, сладкие запахи лекарств стояли в воздухе.
Эшелон под командой Солнцева отправился из Ленинграда ночью в конце августа. На рассвете три мессершмитта зашли со стороны паровоза и, прошив весь состав пулеметным огнем, скрылись в западном направлении. А через два часа прилетели пикирующие бомбардировщики. Их было девять.
Солнцев приказал остановить поезд и всем укрыться в лесу. Женщины торопливо, дрожащими от страха руками одевали детей, мужчины хмурились, с опаской поглядывали на выстраивавшихся в круг бомбардировщиков.
Первый свист пикирующего самолета заставил людей в панике броситься прочь от вагонов. Бомба рванулась где-то в хвосте эшелона.
Потом вой пикировщиков смешался с новыми взрывами, и уже нельзя было понять, где рвались бомбы.
Люди бежали в лес, стараясь скрыться от немецких летчиков. Но вот стали взлетать к небу деревья. Фашисты били по опушке леса.
Солнцев стоял у паровоза. Песок хрустел на зубах. В ушах не смолкал гул от взрывов. Что мог он предпринять в эти минуты бессилия и отчаяния?
— Александр Иванович! Ложитесь! — кричали откуда-то из-за насыпи. Но Солнцев стоял, не шевелясь. Что если эшелон будет разбит и погибнут люди, которых ему доверили?..
Наступила внезапная тишина. Пыль еще висела в воздухе, но самолеты уже ушли.
Солнцеву показалось, что он заметил это первый. Вытирая платком лицо, главный инженер побежал вдоль эшелона.
— Старшие вагонов! Проверьте людей!
Рабочие поднимались, отряхиваясь от земли. Из лесу выносили убитых и раненых. Молодая женщина с окаменевшим лицом держала на руках мертвого ребенка…
Среди убитых Солнцев узнал молодого маляра Сашу Воробьева. Он давеча играл на гитаре в вагоне, в котором ехал Солнцев.
У Саши было бледное, худощавое лицо с маленькими черными глазами. Когда он улыбался, глаза превращались в узенькие щелки. Но при всем этом в лице Саши было что-то живое, веселое и доброе, что делало его необыкновенно привлекательным. В каждое слово своих простых песенок он вкладывал столько чувства и какого-то будто ему одному известного смысла, что все недоумевали, как не замечали прежде красоты этих песен.
Девушки любили его чуть хрипловатый голос, его манеру улыбаться во время пения, «подпускать слезу» в наиболее чувствительных местах. Когда он уходил в другой вагон, положив гитару на плечо, все провожали его глазами, молча удивляясь наступившей тишине.
А те, к кому он приходил, как завороженные слушали его песни да мягкие волнующие переборы гитары под частый перестук колес.
Далека ты, путь-дорога,
Выйди, милая моя!
Мы простимся с тобой у порога
И быть может — навсегда!
Людям легче дышалось от задушевных и простых песен. Казалось, это сама молодость бросает вызов всем несчастьям, всем тяготам войны.
А теперь Саша лежал в мокрой от росы траве, запрокинув назад голову, плотно сжав зубы. Острый осколок бомбы разрубил ему левый висок…
К Солнцеву подошел Петр Ипатьевич. У него была перевязана правая рука. Лицо почернело от пыли.
— Александр Иванович! Надо осмотреть путь да двигать дальше. А то, неровен час, еще придут…
— Да, да! — заторопился Солнцев, только сейчас вырвавшись из оцепенения. — Товарищ Сурков! — обратился он к начальнику химической лаборатории. — Возьмите несколько человек и осмотрите путь.
Старшие вагонов один за другим докладывали, что вагоны целы, но каждый добавлял о людских потерях.
Раненых насчитали десять человек. Убитых было шесть, из них двое детей и две женщины — жена дяди Володи и та эмалитчица, что во время налета на завод фашистов беспокоилась о доме, но работу не оставила. Ее звали Дарьей Первухиной.
Девочка лет десяти, с опухшим от слез лицом и острыми, часто подрагивающими плечиками, держала на руках грудного ребенка и тихо, почти шопотом, повторяла:
— Мама… мама…
Мать лежала бледная, с застывшим выражением тревоги.
Марфа Ивановна, не помня себя, подбежала к девочке, взяла у нее ребенка.
— Отец! — крикнула она и сама не узнала своего голоса, — возьмем этих детей. Роднее своих будут!
