– Как думаешь, где он может болтаться?
– А я знаю? – недовольно откликнулся Коршун.
– Что ему делать в барах? Не может человек столько пить. Может, в баньку отправился?
– Да ну, пустят его в баньку! Он бассейн заблюет по бортики.
Я покосился на Коршуна:
– Есть же у Иваныча сокровенные места?
– Ну, это зависит от настроения…
– Какое, к черту, настроение, когда человек пьет неделю?
– Это точно, – согласился Коршун. Не любил он шефа, и такие разговоры ему тоже не нравились. Он никому не доверял. – В таком настроении шеф сам, считай, не ходит, его бабы таскают. Они как мухи на липучку на него налетают, чуть не в драку. Ну, какая баба пересилит, туда его и тащат.
– На лежбище какое-нибудь?
– Да нет, скорее опять в кабак. Не любит он лежбищ. Да и бабам с ним на лежбище не интересно. Он таких баб находит, которым только бы покрасоваться перед людьми, выделиться каким-то особенным способом. А сам поблюет, поблюет и опять радуется. Как Ванька-встанька, – подумав, определил Коршун. – А бабам что? Им бы повеселиться.
2
В ночном клубе на Горького Коршун наладился было за мной, но в ярко освещенном холле висела заметная табличка – «Не курить, не плевать». «Это для таких, как ты, написано», – заметил я. Клуб был под кич, табличка соответствовала антуражу, но Коршун обиделся.
Кивнув качкам на входе, я свернул в плохо освещенный (специально, конечно) коридорчик, прошел метров пять и оказался в небольшом уютном кабинете. Костя Воронов, ушастый кабан, владелец ночного клуба, сидел в удобном кресле. Перед ним светился экран телевизора. Костя укоризненно покачал раскормленной мордой, но в маленьких глазках зажглось дружеское понимание:
– Оттянуться решил?
Я кивнул.
Не хотелось ничего объяснять.
С Костей мы расстались почти год назад.
Мою долю он выдавал мне частями, наверное, это длилось бы долго, но неожиданно появился у Кости партнер – дальний родственник, сваливший откуда-то с южных гнездовий, где стало от души припекать. Как ни странно, этот родственник сумел направить скучное воображение бывшего таксиста несколько в сторону – не на сеть мелких продуктовых магазинчиков, а на ночные увеселительные заведения; теперь они процветали. Впрочем, заглядывать в залы заведения мне не хотелось. Меня просто воротило от пронзительных музыкальных всхлипов, доносящихся даже до кабинета.
– Вина у тебя соответствуют? – хмуро спросил я.
– Ценам? – удивился бывший таксист.
– Названиям.
– Обижаешь!
– Тебя обидишь… Вообще не пойму, чего ты сидишь тут?
– А что такое? – насторожился Воронов.
– За углом кино для дураков показывают. Бесплатно. А ты сидишь.
– Ну, вижу, вижу, устал, теперь точно вижу, – нисколько не обиделся Костя. – Поставить тебе столик в маленьком зале? Я Люську специально прикреплю только к тебе. У нее диплом есть.
– От извращенцев?
На этот раз Костя насупился:
– Не хочешь отдыхать, чего явился?
– Иваныча ищу. Младшего. Знаешь такого?
– Да кто не знает твоего поганого Иваныча! – еще больше насупился бывший таксист. – Только я теперь категорически распорядился не пускать твоего Иваныча в клуб. Он прошлый раз дорогую посуду побил, губной помадой расписался на зеркале в туалете. Да и записано в книгах на него… Он, кстати, при расчетах всегда на тебя ссылается…
– Оплатим, не волнуйся, – кивнул я. – Он мне самому поперек горла. Остаться действительно не могу, но если он ненароком появится, Костя, прошу как друга, не поленись, звякни на мой мобильник. И ребятам своим подскажи. Они у тебя звери, искалечат человека не по делу.
Воронов кивнул.
Я попросил кофе и мы немного поговорили.
В отличие от младшего, очень интересовал Костю Иваныч-старший, но тут я был сдержан. Иваныч-старший оказался человеком предельно деловым, предельно ответственным. Жадность в нем тоже была, но уравновешивалась ответственностью. От Иваныча-старшего я получал все обещанное и, в свою очередь, с пониманием относился к его проблемам. Прибыли само собой, как без прибылей? – это понятно, но Иваныча-старшего сильно доставал сынок. А в последние месяцы только я служил для младшего каким-то тормозом. Случалось, что попросту давал ему по морде. После этого он затихал на месяц-другой, потом снова срывался. Подходил какой-то роковой срок и он срывался.
