1
Начав с бара «Восток», я объехал с десяток ночных заведений и везде натыкался на ухмылку: «Иваныч? Конечно, был». Произносилось это с явным облегчением. И бармен Жора из «Рыб» нехорошо ухмыльнулся: «Был, конечно».
«Хороший?»
«На подогреве».
«Куда мог отправиться?»
«А я знаю? Да куда угодно».
«Ну, что значит, куда угодно?»
«Он баб у нас прихватил. Очень неоднозначных. Светочку и Розочку. Видел, наверное? Эти раскрутят его по настоящему».
«А территория?»
«Ну, какая у Иваныча территория? Не к отцу же ехать, – ухмыльнулся Жора, с любопытством присматриваясь ко мне. Наверное, хотел спросить, как я связался с таким придурком, но в „Рыбах“ умеют придерживать любопытство. Он только поправил галстук, идеально подходивший к серебристо-серому костюму и посоветовал: – Оставь Иваныча, пускай заливает глотку».
«Загнётся».
«А тебе жалко? – Жора таинственно поманил меня пальцем и когда я пригнулся, так же таинственно выдал: – „Ну, сколько нам лет?“ Это, значит, доктор спрашивает. У мальчика. А мальчик отвечает: „Осенью пять стукнет“. – „Ну, какие мы оптимисты!“
Жора заржал.
Он знал мои проблемы.
Точнее, он знал проблемы Иваныча-младшего.
«Ищи Мокрицу по всему проспекту, – посоветовал он. – Начни с фитобара и катись вниз до самой Оби».
«Почему с фитобара?» – удивился я.
«Я же говорю, он баб прихватил. Неоднозначных. Светочку и Розочку. А им зрители нужны, они не могут выламываться только перед Мокрицей. Точно говорю, начни с фитобара».
Я так и сделал.
Витька Коршун, которого я посадил за руль, только пожимал плечами.
Похоже, Витька не сильно рвался найти впавшего в запой шефа, правда, отказаться от поисков тоже не мог. Уже год он числился личным водилой Мокрицы, как прозвали Иваныча-младшего, навязанного мне в партнеры старшим. «Терпеть не могу», – жаловался Коршун на Иваныча-младшего, но терпел. А перед самим Иванычем (трезвым) лебезил, конечно. Ни в каком другом месте его заработок и близко бы не лежал с нынешним.
Впрочем, не только Коршун, я тоже терпел.
В конце концов, только благодаря поддержке Иваныча-старшего в девяносто шестом году я стоил уже три миллиона. Не рублями, конечно. Даже посыпавшиеся с весны девяносто пятого пирамиды мало меня затронули – все мои деньги крутились в деле, банков я избегал. Помощь Иваныча-старшего позволила мне пройти самое крутое время без особых треволнений. Исключая, конечно, возни с его сынком. Плохо было и то, что сейчас, разыскивая Мокрицу, я мог в самом неподходящем месте наткнуться на разгулявшуюся Нюрку. А я этого не хотел. При неуемной своей фантазии Нюрка вполне могла решить, что это я разыскиваю ее, а не кого-то другого.
Физика твердого тела. Физика мягкого тела. Физика женского тела.
Такой странный ряд построил однажды Юха Толстой и почему-то указанный ряд всегда всплывал в голове, как только я вспоминал о Нюрке. Виделись мы с ней в то время не так часто, как мне хотелось, но если нам предстояло быть на одной выставке, на одном фуршете, Нюрка непременно заезжала за мной. «Смени рубашку, пуговичка отлетела», – командовала она. «Но я же в галстуке, – возражал я. – И пуговичка вовсе не отлетела, просто я ее расстегнул». – «Тогда зачем тебе галстук?»
Задавливая в таких перепалках, Нюрка никогда не лезла в мои дела.
Иногда, правда, казалось, что ей вообще наплевать на мои дела, а иногда казалось, что ей и на меня самого вообще наплевать. Но, конечно, это было не так. Именно Нюрка самим своим присутствием напрочь сняла мои головные боли. Женщин часто называют головной болью, но у меня все оказалось наоборот. К тому же, благодаря Нюрке, я вошел в дома, куда в эпоху Филина вход мне был закрыт по определению. И это оказалось интересно, как оказалось интересным все, связанное с делами. Я впервые почувствовал, что время не потеряно. Что я двигаюсь вперед. Расту. Я впервые по-настоящему чувствовал, что ни одно мое движение не остается безрезультатным, наверное, потому и раздражал меня младший.
