— Как хорошо, что я не помню самого страшного, — вздохнула Илоис. — Все, что случилось после того, как живой ковер провалился у меня под ногами, вылетело из моей головы.
— Я плавал под водой быстрее Горги, поэтому добрался до Илоис первым, — продолжил Шумри. Он побледнел, голос его прерывался — настолько сильно страшные впечатления прошлого завладели им. — Она была без сознания. Я обхватил ее одной рукой, а кулаком другой пытался пробить живой покров над нашими головами, чтобы дать ей глотнуть воздуха. Но проклятая плоть ковра была очень прочной. Отвратительная, чешуйчатая, скользкая рыбья плоть… От нехватки воздуха у меня уже плыли багровые круги перед глазами и звенело в висках, когда до нас доплыл, наконец, Горги. Мы были в огромной ловушке, все трое, прозрачная морская вода позволяла рассмотреть, что края ковра сомкнулись в глубине, он превратился в род большого мешка, подрагивающего от вожделения… в огромный желудок, быть может. К счастью, Горги всегда носил за поясом кинжал. Удары его оказались действенней ударов моего кулака. Под взмахами разящего лезвия ковер над нашими головами разошелся, мы выплыли на поверхность и глотнули воздуха… Я поддерживал Илоис, не давая голове ее уйти под воду, а Горги продолжал разить разбегающиеся от нас стремительно края ковра, разить с неистовством и яростью, никогда не свойственными ему прежде… С корабля, конечно, видели все это, матросы быстро спустили еще одну шлюпку и подобрали нас, как только смогли к нам подплыть. К счастью, Илоис пришла в себя очень быстро. Стоя вместе с ней у левого борта, мы наблюдали, как ковер распался на миллионы небольших рыбешек, золотистых, голубых, зеленоватых, малиновых… которые стремительно погружались в глубину, и вскоре перед нами расстилалась обычная спокойно-зеленоватая гладь океана. Илоис ушла к себе и не показывалась до вечера, а вечером заявила, что не может выносить ни моря, ни качающейся палубы, ни вечных странствий непонятно зачем и куда и что с нее хватит.
— Больше всего меня потрясло, что оно было такое красивое, — объяснила Илоис с виноватой ноткой в голосе. — Я ничего не видела более прекрасного, чем этот сияющий и переливающийся на солнце живой ковер на зеленой воде. И оказывается, вся эта красота служит лишь для того, чтобы убивать и пожирать. Вынести это было невозможно. Потому-то я и вела себя как истеричная и избалованная барышня и требовала, чтобы мы вернулись на землю и остановились где-нибудь, наконец. Я надеюсь, Шумри, ты когда-нибудь простишь меня за это.
— Тебя не за что прощать, — мягко откликнулся Шумри. — Какая иная женщина вынесла бы семилетнее путешествие без всякого смысла и цели, с полусумасшедшим бродягой-мужем?.. — Он тихо рассмеялся и взглянул на жену, ответившую ему невыразимым и глубоким языком глаз. — Итак, было решено пристать к берегу, и мы взяли курс на юго-восток, чтобы достичь берегов Аргоса, откуда мы двинулись в путь когда-то. Горги был грустен, предчувствуя разлуку с нами. Я подозреваю, Илоис, что он был влюблен в тебя, хотя никогда не давал понять этого ни словом, ни интонацией.
— К тебе он был привязан не меньше, — возразила Илоис.
— Может быть… К вечеру пятого дня мы заметили остров и подплыли к нему. Он был совсем небольшой, можно сказать, крохотный, локтей шестьсот в поперечнике, густо поросший зеленью. Илоис, уставшая от бесконечной водной глади, очень обрадовалась и настояла, чтобы ночь мы провели на нем, а не на корабле. Поскольку начинало уже темнеть и времени было мало, успели только соорудить что-то вроде шалаша из веток для нас двоих. Горги же и вся команда ушли ночевать на корабль. Утром, открыв глаза и взглянув на гладь океана, мы испытали сильное потрясение. Корабля не было. Он исчез самым непостижимым и таинственным образом. Бросить нас здесь они не могли, это было абсолютно исключено. Может быть, ночью был шторм, и судно поглотила пучина? Но тогда мы обязательно проснулись бы от грохота волн и воя ветра…
Весь день мы ломали головы, разгадка пришла лишь поздним вечером. Лежа на траве и глядя на звезды, мы вдруг почувствовали плавное покачивание. Казалось, спины наши опирались не на прочную землю, но на палубу оставленного и потерянного корабля. Островок был плавучим! Видимо, за ночь, подчиняясь водным течениям, он отплыл от стоящего на якоре судна на значительное расстояние. Такое значительное, что паруса не видно было даже у самого горизонта.
