Час воздаяния, или Разумная фортуна - страница 36
Принято почитать нас за людей упорных, не ведающих конца надеждам, на деле же никто еще не поносил истину столь безнадежно, как мы. Для нас, иудеев, нет ничего более ненавистного, чем надежда. В неверии своем мы достигли крайнего предела, а надежда и неверие несовместны; посему мы ни на что не надеемся и на нас также надежда плоха. Из-за того, что Моисей несколько помедлил спуститься с горы, мы потеряли надежду на него и обратились к Аарону. Доказательство нашей неиссякаемой надежды видят в том, что мы столько веков ждем Мессию; однако мы Христа за Мессию не признали и не ожидаем, что встретим его в ином обличье. Мы твердим, что он явится, отнюдь не потому, что таковы наше желание и вера наша, но потому, что сие долгое ожидание помогает нам скрыть, что мы уподобились неверующему, который запевает псалом тринадцатый, а в сердце своем говорит: «Бога нет». Точно так же поступает тот, кто отвергает пришедшего и уповает на другого, коему прийти не должно. От подобных речей истощились сердца наши, и если поразмыслить — это и есть Quare,[28] из псалма второго, fremuerunt gentes, et populi meditati sunt inania… adversus Dominum, et adversus Christum ejus.[29] Стало быть, мы искони повторяем, что надеемся, дабы скрыть, что искони утратили надежду.
От закона Моисеева сохранили мы единственно имя и ссылаемся на имя сие и закон сей всякий раз, когда тщимся оправдать отступления, кои пригрезились талмудистам, жаждущим оспорить священное писание, превзойти его в прорицаниях, исказить его веления, перекроить совесть, подобно ткани, согласно покрою государства, приспособить свое безбожие к делам мирским и превратить его в бунтарскую политику, именуя себя с этой целью не сынами Израиля, а сынами века. Мы приняли закон Моисеев, но не сохранили его; ныне же мы его храним, но это уже не закон, а одно название его, пять букв, произносимых нами.
Я вынужден был поведать вам о том, чем мы были, дабы объяснить, чем стали, и показать, чем намереваемся стать в нынешние времена, когда весь шар земной мечется в бреду, охваченный жестокой лихорадкой, и не только еретики идут войной на католиков, но и сами католики истребляют друг друга в братоубийственной схватке. Протестанты Германии уже издавна почитают императора своего за еретика; на это подстрекает их христианнейший король, прикидываясь, будто сам чужд сей ереси и знать не знает, кто такие Кальвин и Лютер. Всем им противостоит король-католик, высоко держа в австрийском доме честь римских орлов. Голландцы, окрыленные удачливыми изменами, жаждут воздвигнуть монархию на своем предательстве, дабы обратиться из мятежных подданных великого короля Испании в равных ему соперников. Не довольствуясь тем, что они отобрали у него свои, голландские, земли, они простирают руки к его короне в столь дальних владениях, как Бразилия и Индия. Немало способствуем и мы успеху сих грабительских замыслов через посредство тех, кто, под личиной португальских христиан, трудится на рудниках, именуя себя вассалами испанского короля. Потентаты Италии (если не все, то большинство) дали приют французам в своих владениях, намекая, что выполняют-де тайную волю папы, приняв его молчаливую терпимость за motu proprio.[30] Король Франции обошел испанского монарха с помощью коварнейшей военной хитрости, ударив по нему, как из тяжелых орудий, всей своей; родней, притворившейся недовольными и беглецами, дабы на их поддержание и прокорм ушло бы все довольствие испанской армии. Где и когда это видано, чтоб одному королю против другого служили не ядра и снаряды, а зубы и челюсти родной матери и брата-наследника, объедающие чужой престол? Сей попрошайка не только хитер, но еще и опасен, как отрава. Будешь воевать с прихлебателем — сраму не оберешься! У нас есть синагоги в государствах всех упомянутых правителей, и мы — семя, из коего вырастают их раздоры. В Руане мы являем собой мошну, из коей Франция черпает злато для борьбы с Испанией, а Испания — для борьбы с Францией. В Испании же, скрывая под христианским платьем обрезанную плоть, мы помогаем монарху богатствами, кои храним в Амстердаме, сиречь в стране его врагов; оным же еще более желательно понудить нас мешкать с уплатой, нежели испанцам — заставить нас поспешить. Можно ли свершить более черное злодеяние, чем кормить и губить одними и теми же деньгами и пулей, и врагов и добиваться, чтобы тот, кому достались плоды сих замыслов, сам отдал их тому, кто оплатил их? То же самое мы делаем в Германии, Италии и Константинополе. А запутали мы сей клубок слепых и воинственных козней, без устали вплетая деньги каждой воюющей страны в военные планы ее главного противника; ибо мы подобны тому, кто под проценты ссужает деньгами незадачливого игрока, дабы проигрыш его от этого только возрос. Я не отрицаю, что монопанты являются владельцами игорных притонов Европы, что они поставляют карты и фишки и посредством колод и свечей высасывают из игроков все золото их и серебро, предоставляя им кричать, шуметь, губить себя и жаждать сквитаться с тем, кто ввел их в соблазн, ибо игорным притонам, где они нашли свой конец, нет и не будет конца. Посему мы можем сказать, что монопанты — точное подобие рыболовных крючков. Однако следует добавить, что они превосходят нас с самого начала в одном, будучи иудеями Нового завета, а мы — Ветхого; мы не верим, что пришествие Иисуса есть пришествие Мессии, они же верят, но пропускают его через свою совесть, и, стало быть, ему уж никогда не добраться ни до них, ни до их совести. Монопанты верят в Иерусалим злата и ценных камней (мы же, по словам некоего уважаемого автора, уповаем на него: «Auream et gemmatam Hierusalem expectabant»).
