Едва он договорил, как застиг его Час; и тогда поднялся с места рабби Маймон, один из иудеев, прибывших из синагоги венецианской, подошел к рабби Саадиасу и, отодвинув рукой свой клювоподобный нос длиной в полтора локтя, дабы теснее прильнуть к его уху, шепнул:
— Рабби, от таких словечек, как «позвольте руководить вами», попахивает уловкой, с этими монопантами нужен глаз да глаз, ибо, сдается мне, они те же фараоны, только доморощенные да лицемерные.
Сааяиас же отвечал ему:
— Теперь я уверился в том, что они источник всяческих учений, ибо они понимают, что любезно каждому. Посему надлежит поступить с ними, как республики поступают со своими мышами: ждать, покуда они схватят приманку.
Хризостеос, уловив, о чем они перешептываются, сказал Фидаргиросу и Данипе:
— Я подслушал тайный сговор коварных иудеев; однако стоит нам, монопантам, поклониться златому тельцу, как все они тотчас падут перед нами ниц.
Тут все разом захлопотали, как бы перещеголять друг друга изворотливостью и лукавством, а рабби Саадиас сказал, дабы ввести монопантов в заблуждение:
— Мы почитаем вас за следопытов земли обетованной и верных стражей нашего дела; коль скоро всем нам желательно объединиться на страх врагу, мы просим ознакомить нас с вашими путями и намерениями, тогда мы заключим и подпишем наш союз не позднее, чем через три дня от нынешнего.
Пакас Масо, прикрыв хищный нрав голубиной кротостью, признал срок достаточным и требования разумными.
— Однако, — сказал он, — следует соблюсти тайну, глухую и немую как могила. — Засим он вытащил книгу, переплетенную в овечью шкуру, искусно прошитую золотым шнуром, вручил ее Саадиасу и молвил:
— Сокровище сие оставляем вам в залог.
Тот, взяв книгу, вопросил:
— Чьи это творения?
Пакас Масо ответствовал:
— Это плод слов наших. Автор книги Никколо Макиавелли, он написал хорал, к которому мы прибавили свой контрапункт.
Иудеи воззрились на книгу, пуще же на переплет из овечьего руна. Рабби Азефа, прибывший от оранской синагоги, сказал:
— Не о таковом ли руне помышляют испанцы, когда говорят: «Пошел за шерстью, ан глядь, самого обкорнали»?
Разойдясь, те и другие принялись судить да рядить, как им основать союз на манер кремния и огнива, дабы, избивая и колошматя нещадно друг дружку, рассыпать искры во все концы земли, и затем создать новую секту «деньгобожия», переименовав атеистов в «деньгопоклонников».
XL
НАРОДЫ, ЖИВУЩИЕ ПОД ВЛАСТЬЮ КНЯЗЕЙ И РЕСПУБЛИК
Подданные различных государей, князей, республик, королей и монархов собрались в Льеже, нейтральном городе, дабы обсудить сообща дела свои, найти средства для избавления от зол, поделиться горестями и тяготами и излить чувства, подавленные страхом перед повелителями.
Стеклись туда люди всех наций, состояний и сословий. Число их было столь велико, что мнилось, будто сошлось несметное войско, по каковой причине выбрано было для сего сборища чистое поле. Если очи диву давались, созерцая небывалое множество одежд и обличий, то слух, в свой черед, смущала многоязыкая речь, приводя в смятение рассудок. Казалось, вот-вот разверзнется земля от нестерпимого разноголосого гомона; в воздухе стоял гул, подобный надоедливой трескотне неутомимых цикад, в час, когда солнце стряпает нам урожай. Поле так и бурлило в бестолковой кутерьме яростных споров: республиканцы хотели иметь князей, княжеские подданные жаждали республики.
В сумятицу сию замешались савойский дворянин и генуэзец-простолюдин. Савойец поведал собеседнику, что его герцог, уподобившись вечному двигателю, губит подданных нескончаемыми войнами в попытках укрепить свое господство, которому с двух сторон угрожают монархи Франции и Испании; удержит он власть до тех пор, пока будет сталкивать лбами обоих королей за счет собственных вассалов, ибо, если короли будут заняты друг другом, ни один из них не сумеет проглотить Савойю; каждый из властителей, стало быть, попеременно то нападает на нее, то защищает ее от другого, а подданные знай расплачиваются за все, аж вздохнуть некогда. Коли Франция нападает — Савойе на помощь приходит Испания, коли Испания за нее берется — Франция встает на защиту, а поелику каждый из сих монархов, защищая ее, отнюдь не намеревается ее уберечь, а только силится ослабить другого, дабы тот не стал более грозным и близким соседом, защитник приносит народу Савойи не меньше ущерба, чем неприятель, а подчас куда больше. Герцог же втайне лелеет мечту стать освободителем Италии и норовит снискать благоволение папы, похваляясь, чтобы расположить Рим, историей Амедея, прозванного Миротворцем, ибо нашлось немало лукавцев-безбожников, заподозривших, что герцог задумал оставить папской казне одни только отпущения грехов за индульгенции. Герцог одержим, будто злым недугом, помыслами о власти над Кипром, да от Женевской синьории спирает у него дыхание, а пуще всего томит его обида, что другие монархи превосходят его силой. Горести сии пришпоривают его честолюбие, тогда как его давно пора бы обуздать; посему и пришло ему в голову обсудить на этом собрании, не лучше ли было бы слить Савойю и Пьемонт в единую республику, где правили бы справедливость и мудрость, а царствовала бы свобода.
