— Нет, не нужны!
— Тогда, — попросил Борис, — разреши мне, по крайней мере, поговорить с ней.
— Ни разрешать, ни запрещать этого я не могу. Я просто спрошу у Алены, хочет ли она говорить с тобой. Запомни одно: она сейчас качается, как маятник, и с тобой не останется.
Алексей прошел в комнату, где спала Галочка, и передал слова Бориса. К его удивлению, Алена тотчас вышла в кухню. Через минуту она заглянула к Алексею:
— Можно, я поговорю с ним на улице?
— Смотри, Алена! — медленно и уже безучастно сказал Алексей. — Ты достаточно наделала ошибок. Может быть, хватит?
— Я очень ненадолго.
И на смену ей в комнату просунулась голова Бориса. Он улыбался, открывая неправильные зубы.
— Обещаю, что больше никогда не приду к тебе, — сказал он мягко.
— Ой, не зарекайся! — слабо усмехнулся Алексей.
В ответ Борис торжественно произнес:
— Маятник остановился! Навсегда!
Алексей подождал, пока лифт поехал вниз, и открыл дверь в комнату Галочки — мало ли что, а он не услышит. Затем вернулся к себе, лег на диванчик и стал читать первую выхваченную с полки книгу. Время текло медленно, и все же Алексей изумился, когда от соседки сквозь стенку донесся бой: двенадцать. Вот тебе и Алена! Ревновал ли он ее? После всего пережитого ревность казалась ему уже смешным детством. Нет, он чувствовал лишь обиду, боль и желание пожаловаться кому-то. Но кому? На что?
Телефон зазвонил в час.
— Это я, Алексей! — не скрывая торжества, сказал Борис. — Алена просила передать, чтобы ты ее не ждал.
— А ну дай ее сюда! — задохнулся Алексей и, поражаясь спокойствию ее голоса, закричал в трубку: — Быстро домой!
И услышал:
— Я стесняюсь лифтерши…
Алексей бросил трубку. Как быть? Он не может, ему противно ложиться в е е постель, а отсюда — услышит ли он, когда проснется девочка? И Алексей почувствовал, как неслышно, на цыпочках к нему подкрадывается сердечная боль. Ревматической слизью она потянулась от суставов, захватила тройничный нерв и потекла из-под лопатки к середине груди. Он лежал, сжав кулаки, моля только об одном — чтобы не проснулась, не закричала Галочка, оставшись без матери. А он отлежится, все пройдет, успокоится.
И был час, и другой, и четвертый. И он лежал недвижно, только вращал глазами, слушая боль. И она отступила так же медленно, как и вошла в него. И скоро заплакала Галочка.
Алексей сволокся с дивана, поднял кричащее мокренькое тельце. Рождалось утро. Дворники скребли лед с асфальта. Первые прохожие прятали в воротники носы. Переодев Галочку и напоив тепленьким чаем, он подбрасывал ее на слабых, но требовавших непрерывного движения ножках, приговаривая:
— А вон собачка бежит: ав-ав!
И ребенок бессмысленно повторял за ним:
— Ав-ав…
Так и застала их Алена, ворвавшаяся в квартиру, подбежала к Алексею со словами:
— Бедный ты мой старичок! Совсем я тебя замучила!
А он, не чувствуя себя, молча лег на свой диванчик.
Алена хлопотала в кухне, когда в дверь позвонили. Она впустила вовсе заиндевевшего Бориса, который с порога возмущенно сказал:
— Мы же договорились, что ты заберешь Галочку и немедленно выйдешь!
Алена появилась у Алексея, села на диванчик и твердо ответила:
— Я отсюда никуда не уйду!
И они начали спорить, приводить доводы, убеждать друг друга, меж тем как Алексей безучастно лежал и глядел в потолок, не имея ни сил, ни желания ввязываться в их диспут. «Говорят обо мне, как о мертвом», — слабо усмехнулся он.
Приползла Галочка и ловко, привычно забралась на диванчик. Алексей нашарил под собой игрушечный грузовичок, всю ночь мешавший ему, и начал возить его с фырчанием:
— Д-р-р-р…
И Галочка, улыбаясь ему Борисиной улыбкой, повторяла:
— Д-л-л-л…
Убеждая друг друга, Алена и Борис перешли в ее комнату. Как будто бы там завязалась даже легкая борьба: слышно было, как падают разнимаемые части детской кроватки. Алексей испытывал только одно чувство: бесконечной жалости к живому комочку, который возился у него под мышкой.
В соседней комнате все стихло, затем Алена с распухшим от слез лицом вбежала к Алексею, схватила мгновенно заплакавшую Галочку и выбежала вон. Загромыхало, запрыгало по коридору что-то тяжелое, стукнула входная дверь — раз-второй.
