К ночи Абу стал снаряжать патроны к ружью. За черными окнами пробуждался ветер, начинал повизгивать на чердаке, всхрапывал в трубе, бил мягкой лапой по стеклам.
По сакле шастали сквозняки. Пламя лампы пугливо трепыхалось в плену закопченного стекла, тень от Абу шарахалась по стенам. Руслан качал подвешенную к потолку люльку, следил за руками отца. Мадина через силу двигалась, накрывала на стол. Вчера у нее пропало молоко — и маленькую Яхью кормили буйволиным.
Абу покосился на стену. Там висела новая папаха. Крутые завитки вспыхивали ржаным блеском.
Мадина ходила из кухни в кунацкую, скорбно поджав губы. Абу, сдерживая дрожь, глубоко вздохнул. Пронзительно, мерно скрипела люлька, упорно молчала жена. Абу не вытерпел, повернулся, тяжело спросил:
— О чем молчишь?
Мадина накрывала на стол, плечи согнуло горе. Тени густо лежали под глазами. Она всегда и все знала, ей не требовались слова.
— Иди сюда, — позвал Абу.
Мадина подошла. Абу ковырнул ножом пыж, высыпал порох на ладонь. Пули в патроне не было:
— Смотри. Будет один грохот. Больше ничего.
У жены задрожали губы:
— У тебя грохот, у других смерть. Там женщины, дети, такие, как твои.
— Одевайся, иди скажи Хамзату, Асхабу, что Абу отказывается от налета. Тебе уже не нужен отец для детей?
— Страх выпил у меня молоко. Его не осталось для младшей. — Глаза жены — два черных провала — смотрели на мужа не мигая. Родниковыми каплями сочились по щекам слезы.
Руслан отдернул руку от люльки. Одолевали жалость, гнев. Если бы она знала, как нелегко отцу. Смотрел на мать исподлобья:
— Ты жена абрека, нана. Сколько можно лить слезы?
Абу повернулся, долго смотрел на сына. Ну вот, пятый в семье обрел мужской голос. Это событие в горах, когда сын начинает говорить по-мужски. Лишь бы голос со временем не стал собачьим лаем.
Встал, повернул сына к себе лицом:
— Когда щенку не хватает молока, он кусает сосцы матери. Ты разве собачьей породы? Не хочу тебя сегодня видеть. Иди к Ца. Поможешь ему перекрыть крышу.
Мадина встрепенулась:
— Куда?! Ночь на дворе!
— Пусть идет!
Руслан поднялся, выбежал в одной рубахе. Скрипнула люлька, Жалобно, слабо подала голос младшая.
На крыльце раздались шаги. Стукнули в дверь. Застучали погромче. Абу напрягся: кого принесло?
Стучали хорошо: незло. Он встал, вышел в коридор, открыл дверь. Темный проем пахнул в лицо холодным ночным ветром, на пороге встала высокая, сутулая фигура. Человек шагнул в коридор, сказал усталым, сиплым шепотом:
— Прости, что поздно потревожили. Дело есть.
Абу отступил, пропуская гостя в комнату, узнал председателя Гелани, обрадовался — гость из тех, что заносят ночью в дом тепло ушедшего дня. За спиной Гелани стояли двое. Абу присмотрелся: Султан Бичаев и Курейш.
— Заходите. Хорошо сделали, что пришли.
«Пришли трое — разные люди. Если дело свело их вместе, — значит, интересное дело».
Проводил гостей в саклю, взял из-под топчана нож, направился во двор.
— Абу, — остановил его Гелани, — положи нож на место. Подари жизнь твоей живности, мы по делу пришли, время не терпит.
— У вас нет времени подождать, пока сварятся три курицы? — удивился Абу. — Гелани, не отнимай у меня удовольствия угостить вас как положено, вы не частые гости в моем доме.
...Мадина разделывала на кухне кур. Абу сидел, ждал, когда заговорят гости. Гелани морщил лоб, думал, с чего начать. Начал с известного всему аулу.
— В Султана стреляли. — Подумал, продолжил: — До этого убили нашего первого председателя Хасана. Теперь охотятся за мной. Пришло время говорить об этом то, что думаем. Или отмолчимся? Если хочешь молчать — мы уйдем.
— Будем говорить. Самое время поговорить об этом, — сказал Абу.
Облегченно передохнул, задвигался Султан, под бешметом белела через грудь полотняная полоса повязки.
Сидел он на корточках, прислонившись к стене, — давала о себе знать и старая рана. Курейш поморгал маленькими глазками, спросил бесхитростно, как шило в лоб воткнул:
— Хамзат и Асхаб приходили, сказали, идти в налет. Я отказался. Ты пойдешь?
Восхитился Абу, захотелось ему погладить человека с белесыми ресницами по голове. Когда ломают робкую свою натуру — от этого слома всегда хорошо пахнет, ибо не любили отказов два аульских волка: Хамзат и Асхаб.
