— Извольте получить, мистер Джонсон! В целости и сохранности, как вы и заказывали, — Евно Азеф толкнул связанного гимназиста к полковнику и широко улыбнулся, из-за чего корочка свежих ожогов лопнула и засочилась сукровицей, превращая лицо в страшную маску. — Когда я получу свои деньги и британский паспорт?
Мензис задумался. Он не любил оставлять живых свидетелей своей деятельности, но прятать трупы не любил ещё больше. И без этого хватит хлопот по переправки гимназиста в Лондон, да и ловкий пройдоха Азеф ещё может когда-нибудь пригодиться. Такой человек не станет вести жизнь булочника на покое, и вновь захочет пощекотать себе нервы за приличное вознаграждение. Что же, Стюарт Мензис с удовольствием предоставит ему такую возможность.
— Возьмите конверт на столе, там паспорт и чек. Надеюсь, Евгений Филиппович, вам не нужно напоминать о необходимости как можно быстрее покинуть пределы Российской Империи?
— Не извольте беспокоиться, Иван Георгиевич. Как только подживут ожоги…
— Обратитесь к целителям.
— Чтобы они тут же доложили о магическом происхождении повреждений в жандармерию? — попытался усмехнуться Азеф. — Чёртов Меер, и как его угораздило взорваться в самый неподходящий момент?
Подполковник с сочувствие покивал, но мысленно сделал пометку, что господин Азеф тоже не любит оставлять в живых свидетелей и подельников. Похвальная черта характера!
— И ещё, Евгений Филиппович…
— Да?
— Вас не затруднит просьба оставить меня наедине с этим юношей?
— Конечно, мистер Джонсон, — ухмыльнулся Азеф и скривился от боли. — Меньше знаю, крепче сплю. Только после изрядного количества влитой в него опиумной настойки он вряд ли сможет сказать что-нибудь интересное.
Гимназист и в самом деле производил впечатление человека не от мира сего. За всё это время он не произнёс ни единого слова, и смотрел пустыми глазами в одну точку. Впрочем, так даже удобнее его перевозить, а уж в Лондоне найдутся люди, способные заставить говорить даже египетскую мумию.
— И всё же, господин Азеф, оставьте нас.
— Увидимся в Англии, мистер Джонсон!
— Очень надеюсь на это, Евно Фишелевич.
Полковник проводил Азефа до дверей снятой на несколько дней квартиры, запер за ним четыре замка, и взялся за телефон. Набрал номер, дождался ответа, и нажал клавишу на лицевой панели аппарата — теперь любой желающий подслушать разговор может насладиться сороковой симфонией Моцарта в исполнении оркестра балалаечников села Холуй Владимирской губернии.
— Генрих Григорьевич? Здравствуй, дорогой мой, это Жабокритский беспокоит.
— …
— Нет, Генрих Григорьевич, это подождёт. Вот вернусь из Стокгольма…
— …
— Да, вы правы, каюта первого класса и отсутствие интереса к моему багажу. Хотелось бы уже сегодня вечером…
— …
— Генрих Григорьевич, неужели ваше всесильное ведомство не сможет организовать уважительную причину, по которой кто-нибудь откажется от поездки? Вот никогда в это не поверю.
— …
— Помилуйте, Генрих Григорьевич, я вас очень ценю, но умерьте аппетит!
— …
— Вот умеете же вы уговаривать, Генрих Григорьевич!
Положив трубку на место, подполковник услышал за спиной неясный шум, напоминающий шелест опадающих осенних листьев, резко обернулся, и понял, что это был звук вдребезги разбивающихся надежд на награды, повышения, и собственный кабинет на набережной принца Альберта. Гимназист исчез, только стянутые хитрыми узлами верёвки остались лежать на толстом ковре.
— Потроха святого Георгия, что происходит и как это могло случиться?
Верёвки с ковра не ответили. Они вообще не умели говорить.
Стюарт Мензис помотал головой, будто это могло хоть как-то помочь, и снова взялся за трубку телефона:
— Григорий Иванович?
— …
— Слушай, Григорий Иванович, у меня на втором складе рыба протухла.
— …
— Да, та самая, пряного посола. Буду очень благодарен, если пришлёшь кого-нибудь вывезти тухлятину на свалку.
— …
— Огромное спасибо за понимание, Григорий Иванович!
По Забалканскому проспекту шёл прилично одетый человек. Бобровая шапка надвинута на самые брови, лицо замотано шарфом… видимо господин приехал из тёплых краёв и никак не привыкнет к выкрутасам столичной погоды. Торопится куда-то.
