Даша забеспокоилась и перебила Лошака:
— Товарищ Лошак, обо мне прений нет. Ты держи разговор по докладу… При чем тут я и Клейст? Дело идет о бремсберге и топливе…
И блеснула зубами.
— Сам же говоришь, что надо дело ставить на попа.
Лошак макнул рукой и сел на место.
Опять — Даша… Опять какая-то тайна, которая тревожит душу…
Глеб думал и боролся с собою.
— Товарищи, дайте мне самому посчитаться с инженером с глазу на глаз. А сейчас оставим этот вопрос… Мы уклонились от дела…
Прения пошли быстро и гладко вплоть до резолюции. Решили: немедленно начать постройку бремсберга на перевал и с завтрашнего дня идти по цехам — убирать мусор, производить мелкий ремонт, привести все в порядок.
Даша поднесла бумажку к глазам и потом оглядела рабочих.
— Товарищи, отнесемся к вопросу строго, внимательно. Нам необходимо командировать членов ячейки на работы в деревню.
Эти слова были встречены тугим молчанием. Все как будто были оглушены. Потом запыхтели и озлобленно закричали одновременно:
— Это — убой, а не командировка… Мы не скоты — и не пойдём на бойню…
— Что это такое? Под шумок хотите нас бандитам на мясо?..
— Товарищи, вы же — коммунисты, а не шкурники! Я — женщина, а говорю вам: никогда, ни на час, не дрожала за свою судьбу. Это вам хорошо известно.
— Ну, и поезжай сама, ежели охота…
Глеб вышел из-за стола на середину комнаты и оглядел всех молча, с угрозой в глазах. Потом сказал угрюмо и небрежно:
— Выделяйте меня, товарищи коммунисты, Командируйте и меня и мою жену. Она бросила вам слово — шкурники… Я тоже говорю вам: вы шкурники, а не пролетарии… Я ходил не в такие мышиные гнезда. Как вам известно, я три года был в боях.
— Был в боях, а не убитый. Таких было много, в боях. Кто не видал крови за эти годы?
— Так. Почему не убит? Потому, что я со смертью братался, как равный. А если вы видали кровь, так вы должны здорово знать, какие зубы у смерти. Эти зубы — похлеще дробилки. Могу показать… я — не из стыдливых…
Он сорвал с себя гимнастерку и нижнюю рубаху и бросил на пол. Тело его от шеи до штанов шершавилось гусиной кожей. На груди золотилась густая шерсть. И оттого, что голое тело вздрагивало, а под кожей шевелились мускулы, он стал вдруг теплым и близким.
— Кому угодно, могут подойти и пощупать… На груди, на левой руке, ниже плеча, на боку багровыми и бледными узлами рубцевались шрамы.
— Вам нужно, чтоб я спустил и штаны? Пожалуйста. Ах, не надо? Там тоже есть такие ордена. Вы хотите, чтоб за вас шли на работу другие, а вы будете спать в козьих норах?.. Хорошо! Я иду!
Никто не подошел к Глебу. Он видел влагой налитые глаза, видел как люди сразу отсырели и замолкли. Они смотрели на его голое тело и сейчас же растерянно отводили глаза в сторону.
— Товарищи!.. Это же стыд и позор!.. До каких же разов, товарищи, эта наша разруха души?.. Товарищи!..
Громада метался за столом и бури своей не мог выразить словами.
Один из бородатых рабочих встал со скамьи и с размаху ударил себя в грудь. У него тряслась голова.
— Записывай!.. Я иду!.. Я не какая-нибудь сволочь поганая… Ну, три козы там, свинья с поросятами… тер плечи мешками… Что говорить: зарезались мы, ребята…
За ним потянулось еще несколько тяжелых рук. А Даша (она смотрела на Глеба растроганными глазами) взмахнула рукою:
— Товарищи, разве наша ячейка хуже других? Нет, товарищи!.. У нас рабочие хорошие… и коммунисты хорошие…
И первая захлопала в ладоши.
2. Август Бебель и Мотя Савчук
Черно-фиолетовые дали за заводом — море и городское предместье — были мглисты и пустынны в призрачных искрах и облачных тенях. От маяка к заводу трепетала в бухте огненная веревка. Капали звезды очень далеко над морем, и небо над дальними изломанными хребтами было в павлиньих перьях.
В горах, за городом, вспыхивали, кружились, гасли и опять зажигались загадочные огни.
Даша дотронулась до руки Глеба.
— Видишь? Огни-то?.. Это бело-зеленые сигнализируют. Еще много борьбы будет с ними, много будет пролито нашей крови…
…Какую жизнь прожила без него Даша? Какая сила сделала ее душу отдельной? Раздавила эта сила прежнюю Дашу, и стала Даша больше Даши, и силу эту Глеб хотя и постигал умом, но сердцем никак не мог с ней примириться.
