— Я ведь не хотел вмешиваться. А вы сказали, что если я вам не помогу, то не буду настоящим новогрудковцем и сам себе никогда не прощу того, что видел ближнего в беде и не помог ему. Я вас послушался. Так почему же я теперь должен страдать? — забормотал Хайкл.
Директор ешивы снова ответил ему каким-то полуобморочным голосом:
— Вы правы. То, что вы говорите, — правда. Однако теперь это уже дело конченое.
— Мой отец считает, что Вова Барбитолер разыгрывает спектакль. Прежде он для того, чтобы устраивать скандалы, пьянствовал, а теперь, чтобы скандалить, стал попрошайкой.
— Ваш отец прав, он понимает дело, — лицо директора ешивы на мгновение осветилось сонной улыбкой и сразу же погасло.
Хайкл не знал, почему директор ешивы в таком отчаянии. Но он чувствовал, что своим уходом из ешивы поспособствовал этому. Реб Цемах даже не спрашивает его, как у него идут дела с учебой у нового ребе. И он больше не говорит Хайклу ни единого дурного слова. Хайкл вышел из Холодной синагоги в еще более подавленном настроении, чем вошел в нее.
На Синагогальной улице навстречу ему попался Мейлахка-виленчанин. Вообще-то Мейлахка был сильно обижен тем, что Махазе-Авром взял себе в ученики не его. Тем не менее он очень обрадовался своему старшему земляку и сразу же доверил ему тайну: во второй половине странноприимного дома, где ночевали пришлые бедняки, ночевал и еврей, ходивший по Валкеникам с шарманкой и клеткой. На клетке сидел зеленый попугай, привязанный цепочкой за ногу, а в клетке — большая белая мышь, вытягивавшая из коробочки билетики на счастье. Мейлахка знал, что тратит время впустую, отвлекаясь от изучения Торы, но его тянуло как магнитом к этому зеленому попугаю, болтавшему, как человек, и к этой мыши с острыми зубками, которая ела с руки. Кроме того, ему было ужасно интересно узнать, что написано в билетиках. Однако хозяин шарманки и животных был злой. Если ему не давали десять грошей, он не позволял покрутить ручку играющего ящика и не давал мыши вытащить ни одного билетика.
— Я ему уже отдал все мои десятигрошовые монетки, может быть, даже целых три злотых, которые мама прислала мне на расходы, — вздыхал Мейлехка, как старый аскет, признающий, что не выдержал испытания.
— А отца Герцки ты видишь в странноприимном доме? — спросил Хайкл. — Я слыхал, что он там живет. Ты не разговаривал с ним?
Мейлахка рассказал, что прежде он прятался от отца Герцки, так он его напугал своими бешеными глазами и драной одеждой. Однако вчера ночью он стоял около шарманки, а мышь вытягивала для него билетик. И тут он почувствовал, что его кто-то гладит по голове. Он оглянулся и увидел, что это отец Герцки. Табачник стал расспрашивать, как у него дела, и поучал его, говоря, что изучающему Тору не подобает вытягивать билетики. Полевая мышь, сказал он, не может вытащить счастья для человека. Человек сам определяет свою судьбу в соответствии с тем, чего он заслуживает. Мейлахка снова начал вздыхать: что делать, если его все-таки тянет к этим животным, особенно к попугаю? Он зеленый, с желтым чубом и кривым клювом. Шарманщик говорит, что этому попугаю, наверное, уже сто лет.
— А обо мне Вова Барбитолер спрашивал? — перебил его Хайкл.
— Он сказал мне, что знает, у кого вы учитесь, и что пойдет к вашему ребе. Он мне еще сказал, что перед тем, как уехать, даст мне хороший подарок, — ответил Мейлахка, скромно рассматривая свои ручки с маленькими пальчиками.
— За что он тебе даст хороший подарок? За то, что ты играешь с мышью? — спросил с подозрением Хайкл. Он знал, что этот маленький праведничек не прочь поболтать и что он мог запросто рассказать табачнику историю про него, Хайкла, и дочку Фрейды Воробей. — Скажи правду, что ты ему обо мне такого рассказал, что он пообещал тебе за это подарок?
Глаза Мейлахки, которые всего за минуту до этого были еще освещены мечтой о зеленой птице, зажглись гневом:
— Рассказать то, о чем все знают, — это не злословие. И я у отца Герцки не просил никакого подарка. Он сам сказал, что даст мне подарок, потому что уверен, что я буду продолжать изучать Тору, но вы, сказал он, не останетесь при изучении Торы! — И Мейлахка отодвинулся от своего старшего земляка, меча в него злые искры из своих глазенок.
