Даже и не расслышала, как свистнуло. И видно ничего не было — нож ведь не виден в полете, если его грамотно метнуть — нож как пуля должен быть.
Руку, метнувшую нож, я не опускала, продолжала так же размахивать ею и кричать:
— Ура, министр!
Уверена, что никто ничего не заметил — и тот агент, что у стойки буфета стоял, он вообще меня не мог видеть за плотными массами сгрудившихся тел, и тот агент, что находился от меня по другую сторону живого коридора, он в другую сторону смотрел, я видела, ни менты, конечно, им-то уж не до того было, они зевак сдерживали, чтобы на министра и его окружение не хлынул поток любопытных.
Волк остановился, схватился обеими руками за шею — сбоку под ухом. Между его пальцами тонкой струйкой брызнула кровь.
Я еще успела заметить, как глаза Волка закатились, ноги бессильно согнулись в коленях и он рухнул на голубую ковровую дорожку, заливая ее яркой кровью.
Вот и все.
Толпа, как единый организм, на мгновение замерла, потом взорвалась криками.
Министр обернулся к Волку, раскрыл рот, но его тотчас же подхватили под руки подскочившие охранники и увлекли — толстого, то и дело беспомощно оглядывавшегося назад — к выходу из аэровокзала.
Вслед за ними побежала свита. Зайберт бежал…
Бездыханное, залитое кровью тело Волка несли за министром.
А вообще-то, нет, не бездыханное — Волк еще хрипел, пеня розовую кровь на побелевших губах.
Я вопила, орала и размахивала руками вместе со всей толпой.
Крики становились все громче и громче.
В людском движении вдруг стали образовываться водовороты и промоины, кого-то уже хватали милиционеры.
На мгновение перед моими глазами мелькнуло перекошенное, абсолютно белое лицо агента госбезопасности в спортивном костюме.
Так, пора выбираться отсюда!
Расталкивая локтями снующих вокруг безумных людей, я пробивалась к выходу.
— Разойдись, суки! — грянуло у меня над самым ухом. — Р-разойдись!!
Это мент, расчищая себе дорогу резиновой дубинкой, так называемым демократизатором, рассекал людское бушующее море — искал кого-то.
Понятно — кого…
А за ним еще двое, тоже с дубинками.
— Товарищ старлей! — завыл какой-то мужичок.
Я обернулась — мужичку крутили руки те самые двое ментов. Мужик извивался, как раненая змея, и нечленораздельно орал что-то в свое оправдание:
— Товарищ старлей! Это не я стрелял! Это вон тот парень в кожанке стрелял!
Вот здорово! Им показалось, что кто-то стрелял. Не стреляла я — нож бросила…
Парень в кожанке, на которого указал мужик, немедленно побледнел смертельной бледностью и попытался юркнуть в толпу, но третий мент, размахивая над головой дубинкой, как боевой палицей, ринулся вслед за ним.
Я направилась подальше от разворачивающихся военных действий, и донесся до меня полузадушенный, разорванный крик:
— Да не я это! Врет тот мужик все, брешет он! Я здесь на вокзале работаю! Уборщиком!..
Парня того настигли, надо думать…
«Хорошо работает наша милиция, оперативно, — подумала я, — кого надо, не ловит; а кому не надо — руки крутит и головы проламывает…»
Я выбралась наконец из гущи беспорядочно мечущихся и оглушительно вопящих человекоподобных существ на относительно безлюдный пятачок.
Только-только перевела дух, как попала в самый водоворот бегущих людей — двери аэровокзала еще не успели перекрыть, и народ теперь, насмотревшись на милицейский произвол, валом валил наружу.
Увлеченная потоком человеческих тел, я стремительно неслась из здания.
Рядом со мной двое милиционеров волокли под руки заливающегося горючими слезами старого казаха. Тот не сопротивлялся, только, призывая Аллаха, скулил какую-то заунывную молитву.
Следом за ментами и казахом озабоченно бежали оба агента.
— Он-он-он-он, — скороговоркой твердил «спортсмен» с перекошенным лицом, — я точно видел — у него связка дротиков в руках была! Ну, сейчас тебе покажут, террорист хренов, падла!
И, изловчившись, он пнул старика ногой в поясницу, да так, что тот и на ногах не смог удержаться.
Вот гад!
Работать не умеешь, так теперь на невиновных вымещаешь все!
Я уже была у выхода из здания аэровокзала, как вдруг в зал ворвался наряд милиции — сплошь казахи.
