О том, что случилось что-то чрезвычайное, Сэйерс узнал утром, когда к ним в палату вошла одна из сестер и спросила, не согласится ли кто-нибудь сдать кровь для переливания пациенту, находящемуся в тяжелом состоянии, но даже и тогда Том не предполагал увидеть в пациенте Себастьяна Бекера. Только когда анализ крови Сэйерса показал ее полное совпадение с группой крови Бекера и его на каталке привезли в специальную лабораторию, готовить к переливанию, Том узнал детектива.
Кроме Сэйерса доноров было еще пять человек, здоровых мужчин, не переносивших опасных заболеваний. Положение Бекера было угрожающим, он нуждался в срочной операции, а без достаточного количества крови хирурги не могли начать ее.
Впоследствии Сэйерс рассказал медперсоналу все то немногое, что знал о Себастьяне. Правда, его домашнего адреса и имени супруги оказалось достаточно. Телеграмму Элизабет отправили немедленно.
Сэйерсу пришлось остаться в госпитале. Жизнь Бекера все еще находилась в опасности, и ему снова могла потребоваться кровь. Ее не брали загодя и не хранили, а переливали сразу из руки донора пострадавшему. После очередной сдачи крови Сэйерс почувствовал сильное головокружение и не сумел подняться с кресла. Его перенесли на каталку, отвезли в палату и уложили в постель. Позднее Том узнал, что проспал пятнадцать часов кряду.
Одна из сестер сообщила ему о приезде Элизабет Бекер. Получив телеграмму, она сразу отправилась в Новый Орлеан, проделала гигантское путешествие, провела двое суток почти без сна. После всех бед, что он принес их семье, Сэйерс не решился встретиться с ней. Она бы и слушать не стала его извинения. Мысль о ее отношении к нему, если бы Себастьян умер, казалась и вовсе кошмарной. Однажды у них на ярмарке погиб мальчишка, ему снесло полчерепа сорвавшимся с каруселей тросом. Мать его, бедная женщина, вдова, проделала путь в десятки миль пешком, чтобы отвезти тело мальчика на родину. Вся ярмарка провожала катафалк на железнодорожную станцию, где гроб из черного дерева, с серебряными ручками, погрузили в багажный вагон, установили на козлы и крепко привязали, а рядом с ними поставили стул для матери.
Если бы после всех огорчений, какие Сэйерс причинил детективу своей одержимостью, он принес его семье такую трагедию, то оставалось бы только молить Господа лишить его жизни немедленно.
Ему не пришлось разыскивать Элизабет, ибо она сама пришла к нему. Он хотел избежать встречи с ней и собирался уходить, но был еще слаб и не смог быстро одеться. Закрыв глаза, он сидел на стуле и вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Он открыл глаза и увидел перед собой Элизабет.
— Как он? — выдавил Сэйерс. Рана на шее зажила, но голос пока оставался хриплым.
— Избавьте меня от вашего сочувствия.
— Простите меня.
— Ваши извинения ничего для меня не значат, мистер, — ответила Элизабет. — Вы сделали нас несчастными. Лишили нас денег, едва не отняли у меня мужа, а у сына — отца. Вот чем вы отплатили за нашу доброту.
— Я не виноват, — отозвался Сэйерс.
— Надеюсь, что ваши проступки вам никогда не простятся, — произнесла Элизабет и отвернулась.
Выйдя из госпиталя, Сэйерс, не теряя ни минуты, отправился на Ривер-роуд. Он доехал на трамвае до последней остановки, а оттуда уже пошел пешком. Вскоре ему повезло — проезжавший мимо фермер пригласил его в свою повозку. Целый день понадобился Сэйерсу, чтобы добраться до поместья Патенотров.
Трава вдоль дороги к нему была сильно примята, а местами превратилась в сплошное месиво. Подходя к дому, он заметил настежь распахнутые ворота. Том вошел в них и остановился. Опустив голову, он увидел возле себя собаку.
В ее сопровождении Сэйерс побрел вдоль дома в поисках возможности проникнуть внутрь. Вскоре на глаза ему попалась внешняя лестница, по ней он влез наверх и обнаружил, что одну из верхних дверей забыли запереть. Собака следовала за ним, вместе они вступили на второй этаж дома. Пока Сэйерс обследовал одну часть помещения, собака бегала в другой. Иногда до его слуха доносился стук ее лап и цоканье когтей.
Осмотр дома ничего не дал Сэйерсу. Старое безжизненное место было покинуто. По центральной лестнице Том спустился на первый этаж, обследовал его в свете, проникавшем сюда через окно под крышей, но и здесь не увидел признаков пребывания кого-либо. В последние дни, если не считать его и собаки, в дом явно никто не заходил.
