На изгибе рамы болталась маска, грязная и сильно помятая. Она, видимо, пережила трудные минуты — похоже, ее долго швыряли по углам и топтали ногами. Себастьян отметил, что мужчина не услышал, как он вошел.
Откашлявшись, Бекер произнес:
— Мистер Сэйерс.
На мгновение ему показалось, что и попытка представиться тоже осталась неуслышанной, однако через минуту человек, отражавшийся в зеркале, отложил компресс и медленно повернулся на стуле.
Боксер узнал Себастьяна сразу, но даже и тогда выражение его лица не изменилось. Во всяком случае, никакого удивления он не выказал. «Боже милостивый, сколько же лет прошло с момента нашей последней встречи?» — подумалось Себастьяну.
Тогда спина у Тома Сэйерса была прямой, а сам он поражал своей привлекательностью. Теперь же походил на побитого жизнью старого пьяницу.
— А, инспектор Бекер, — проговорил Сэйерс тем же хриплым голосом, каким вызывал соперников у шатра.
— Я больше не инспектор, — поправил его Себастьян. — Сейчас я американец, служу в агентстве Пинкертона.
Том Сэйерс ответил вежливым почтительным кивком. Подобное проявление аристократизма с его стороны никак не вязалось с внешним видом.
— Поздравляю и желаю успехов на новом поприще, — отозвался он. Речь выдавала в нем человека образованного, что также было странно для ярмарочного боксера.
Себастьян обошел его, снял с зеркала маску, повертел в руках. Он сохранил манеры полицейского, держался самоуверенно в любой обстановке, а в чужом помещении вел себя так, словно оно принадлежало ему. Он брезгливо сжимал маску двумя пальцами, большим и указательным, будто она могла заразить его какой-то страшной болезнью.
— Что касается поприщ, — продолжил Бекер. — Вам не кажется, что с этим поражением вам придется поискать для себя что-нибудь новенькое?
Сэйерс не то чтобы пожал плечами, но как-то неопределенно повел ими, видимо, желая показать, что Себастьяну не удастся его спровоцировать. «Я зашел в своем занятии так далеко, что насмешками меня уже не проймешь, — говорили его глаза. — Слишком далеко».
— Сегодня мы уезжаем отсюда, — произнес он. — Завтра будет другой город и другая толпа. Я снова надену маску и выйду на ринг. Что там случится? Кто знает. Да и кому это интересно?
Себастьян бросил перед ним истоптанную маску.
— Поймите, ваше время прошло. Вы больше не подходите для ринга. Однажды вас с него унесут избитым до смерти.
Сэйерс поднял с пола свою вещь.
— Именно так все и кончится, — отозвался он. — Финал мне известен, и я жду не дождусь его. — Он разгладил и заботливо сложил маску, затем поднял глаза на Себастьяна.
— Зачем вы пришли? — спросил он. — Никаких преступлений в этой стране я не совершал. А что касается Англии, то, уверяю вас, вы не знаете и половины из всего происшедшего там.
— Вот я и пришел, чтобы услышать недостающее, — заявил Себастьян Бекер.
Сэйерс продолжал смотреть на него. Себастьян отметил легкую дрожь в руках боксера, которую тот уже, вероятно, не ощущал.
— Я пятнадцать лет ждал, Сэйерс, — говорил Себастьян. — И я готов поверить в вашу возможную невиновность. Если вы, конечно, меня в этом убедите.
Сэйерс отвел взгляд, посмотрел вниз, провел рукой по коротко стриженным волосам. Затем тяжело вздохнул, словно сама мысль ответить на вызов Себастьяна означала для него поражение.
Бекер осмотрел шатер, увидел еще один стул, приютившийся за громоздким чемоданом. Убогий, он не соответствовал тому, который занимал Сэйерс. Себастьян взял стул, перенес к столу, уселся прямо напротив боксера и сказал:
— Итак, я вас слушаю.
Англия, центральные графства
Август — сентябрь 1888 года
В августе 1888 года, вечером, в последний раз упал занавес, всю неделю открывавший спектакль «Пурпурный бриллиант», пьесу в двух действиях, в исполнении Гастролирующего театра Эдмунда Уитлока.
Ставилась пьеса в провинциальном, плотно набитом зрителями зале «Лирик». Она исполнялась и как одиночное произведение, а иногда вставлялась для разнообразия в виде дополнения к эстрадным номерам, являя собой посредственную сентиментальщину, где главный герой часто произносил напыщенные монологи в старинном стиле, много пел и, когда надо и не надо, вставлял бессодержательные репризы. Играл его основной актер театра, он же директор, Эдмунд Уитлок. В этом амплуа он выходил на сцену около восьмисот раз, и всегда в подобных маленьких театрах и мюзик-холлах.
