Он перед тобой. Он так вырос. Уже совсем большой. Волосы золотистые. Ванька черный, а этот светлый. Черный и золотой, два сына. Она богатая мамаша.
А кто это рядом с ним?! Да ты не жмурься…
Алена вылила из бутылки в стакан все, что осталось. Цапнула с полки помидор.
Перед ее лицом мотались детские лица. Колыхались, как флаги. Кричали. Плакали. Смеялись. Дразнились. Языки высовывали. Плевали в Алену! Умоляюще на Алену глядели: не надо, не надо, ну, пожалуйста, не надо… Не надо, миленькая тетенька, не надо нас убивать…
– Черт, дети, – сказала Алена жестко и весело и подняла стакан перед дрожащим подбородком, – да ведь меня там не было никогда! В вашем проклятом детском доме! Я вам приснилась! И вы мне приснились! Вы все живы-здоровы! За ваше здоровье! Дети…
«Мои дети», – подсказал изнутри жесткий, веселый, властный голос.
– Мои дети, – послушно повторила за голосом Алена.
Глотала водку жадно.
Дети сгрудились вокруг нее. Трогали ее за колени. Шмыгали носами, сосали пальцы, беззубо смеялись, щекотали пальчиками ее локти. Ее убитый сын положил голову ей на колени. Она чувствовала тяжесть его русой головы.
– Сынок… Как же тебя… все-таки… зовут? Не скажешь, нет? Молчишь…
Мальчик, расстрелянный ею в чеченской машине, безмолвно, широкими и далекими глазами, глядел на нее.
Втолкнула помидор в зубы, как кулак. Заткнула готовый прорваться крик.
– Нужна еще одна бутылка, – громко, на всю кухню, чтобы дети напугались и разбежались, сказала.
И в ответ на ее голос дети закричали.
Они прыгали вокруг нее, кричали, визжали, вопили, крики раздирали уши, царапали до крови лицо, ударяли в грудь, пятная ее синяками, кровоподтеками; визги прокалывали потолок, он пошел трещинами, она оглохла, а крики раздавались внутри. Она была в одежде, а будто голая, и крики ходили по ее голому телу, как плети. Детские крики бичевали ее, истязали, мучили, – убивали.
– Дети… дети, уйдите… дети, не надо…
Алена схватила бутылку и, размахнувшись, швырнула ее об стену кухни.
Дикий звон, как взрыв, заложил уши, залепил глаза, губы, вывернул наизнанку лицо. Осколки посыпались Алене в грудь и живот. Один залетел в рот и поранил язык. Она выплюнула острое стекло.
Крики прекратились.
– Ушли… ушли…
Упала головой на руки, на стол. Застыла. По лицу текли пот и кровь.
Тонкий голосок прорезался рядом. Девочка.
– Тетя… не плачьте, тетя… вы же добрая, тетя…
Алена подняла кирпично-тяжелую голову – хотела увидеть ее лицо, а увидела затылок. Девочка уходила. Она уходила с кухни осторожными, мелкими, как маленькие рыбки, шагами. Рыбка, уклейка, малек. Смоляной затылок. Неровный пробор. Толстые косы по плечам.
– Стой, – сказала Алена тяжело и грубо, тяжелым порезанным языком, – стой…
Девочка неслышно, тихо исчезла за дверью.
Иван пришел домой навеселе. Пьяная мать спит за столом в кухне, вокруг осколки валяются. Вот как, мать, мы с тобой сегодня оба загуляли, значит. С кем не бывает! Значит, так надо. Надо иногда немного расслабиться.
Он поглядел за корзину. А, это она его бутылку нашла, початую.
Легко, как девочку, поднял ее на руки. У него блестели глаза, раскосо, весело играли, взыгрывали. Тепло, запахом спирта, запахом мужчины, дохнул на мать, обдал ее жаром крепкозубой, молодой улыбки, светом обветренного, загорелого лица.
– Эх ты, моя родная…
Вынес мать на руках из кухни и тихонько, будто фарфоровую, положил на скрипучий диван.
Ее губы раскрылись в пьяной улыбке. Жемчужина зуба блеснула и покатилась сгустком света.
ДЕТСКИЕ СТИХИ АЛЕНЫ
Я сегодня дома сижу! Я простужена.
Я мечтаю, чтобы мне подарили жемчужину!
Жемчужина будет ночью сиять,
А я буду ее на ладони держать,
А она будет меня согревать!
