– Глядите! А у меня в хлопушке – драже!
Румяный мальчонка протягивает на ладони конфеты, похожие на маленькие ягоды – на бруснику, облепиху.
Вокруг ярких фонарей – лиловые, зеленые круги: мороз все сильнее.
Маленькая девочка в кургузой шубке и шапке с длинными вязаными ушами зачарованно глядит на елку. Серые валенки – старые утюги. Такие утюги бабушка Наташа наполняла горящими, из печки, углями, и в комнате, над свежевыстиранным, еще сырым бельем пахло березовыми дровами, пахло печью.
Алена переводит взгляд с елки на валенки. Гладит ими, как утюгами, белое чистое белье снега.
Подходит отец, берет Алену на руки. Сажает себе на плечо.
– Красивая елка! В прошлом году была такая же!
– Нет, не такая. Другая.
Отец опускает дочку на снег. Алена задирает голову и смотрит на звезды.
Она шарит по ним глазами, как по россыпи елочных игрушек, вываленных из старого, перевязанного веревками ящика, весь год стоявшего в кладовке. Золотые шишки… перламутровые шары… алые гирлянды… лампочки, что давно перегорели, выкрашены зеленкой и марганцовкой… посеребренные львы и сшитые из старого цигейкового воротника медведи… розовый китайский фонарик… снежинка, вся усыпана наклеенными стеклянными блестками, вся переливается… маленькие, как кукольные пальчики, свечки… орех в фольге из-под давно съеденной шоколадки… а вот…
Вот она. Вот эта звезда.
Острой иглой входит в Аленины глаза.
Входит куда-то ниже горла. Туда, где громко, страшно бьется кровь.
Тук-тук. Тук. Будто молотком бьют.
Золоченым молотком… елочные кузнецы…
– Звезда, – говорит Алена холодными губами, – ты моя. Я всегда тебя найду. Даже когда…
Тук. Тук-тук.
Страшно, обрушиваясь изнутри водопадом, в ушах бьется кровь.
«Нет. Не умру. Никогда. Никогда».
– Алена, – говорит отец и крепко берет ее за руку в обледенелой сырой варежке, – Алена, что ты там бормочешь, а? Идем домой. Ужинать пора. Спать пора.
АЛЕНА ПРОСИТ ПРИНЕСТИ ЕЙ КОШКУ
Кирпич вылетает из стены. Грохается на пол. Разбивается в крупные и мелкие красные осколки. Вздрагиваю и просыпаюсь. В дыре от кирпича – глаза.
– Подойди!
Медленно поднимаюсь и подхожу. Гляжу. Молчу.
– Немая, что ли?!
В дыре пистолетное дуло. Черный пустой глаз.
– Я не понимаю, почему мы тебя до сих пор не грохнем!
Я молчу. Живот под рукой вздувается, шевелится. Шепчу:
– Тихо, мой маленький. Тихо.
– Они не отдают нам Соловьева!
Я говорю:
– Дайте есть.
– Жри!
В дыру летит кусок жареного мяса. Падает на грязный пол. Наклоняюсь, поднимаю мясо, иду и кладу его на собачью подстилку. Глаза из дыры в стене следят за мной.
Сажусь на корточки. Беру грязное мясо. Улыбаюсь.
Говорю себе:
– Может, не баранина? А человечина?
Говорю ребенку:
– Не будем есть эту еду. Не будем. Будем есть с тобой другую еду. Хорошую. А эта – плохая. И кошки у нас нет, чтобы кошке отдать.
Запускаю зубы в мясо. Оно грязное и вкусное. Я ем, дрожу, плачу и, кажется, рычу.
Кирпич опять вынули.
– Ты! Встать!
Встаю.
– Ты ела?!
– Ела. Спасибо. Можно, я вас попрошу?
– Что еще?!
– Принесите мне кошку.
ЧУДЕСНЫЙ УЖИН АЛЕНЫ
…теряю от голода разум, и накрывает платком тьма.
…во тьме бьется, мотается бледный нежный свет.
Светлое пятно плывет передо мной. Голодный бред. Не поддаваться. Не обольщаться.
…будто мать в детстве, женщина наклоняется надо мной. Голос прохладно опахивает мое лицо, горящее во тьме костром, и я вижу отсветы огня.
– Я принесла тебе поесть. Ешь. Вставай и ешь.
Помогает мне сесть на полу. Кладет мне на колени корзину.
В корзине – печеная рыба, сотовый мед, горский овечий сыр, лепешки, апельсины, абрикосы, виноград. Глиняная бутыль. Я знаю, в ней вино.
Изумленно смотрю на еду. Жадно хватаю лепешку. Запускаю в нее зубы. Она еще горячая!
Хватаю виноград. Заталкиваю в рот.
Ем все подряд. Маленький мой, как же ты проголодался! Ешь, ешь, ешь…
Смотрю на женщину с набитым ртом. Живот мой шевелится под серой дымной паутиной грязных тряпок. Она смотрит на меня. Ее улыбка прожигает меня. Я опускаю голову к корзине, хватаю печеную рыбу и, прежде чем откусить от рыбы кусок, целую рыбину в избытке чувств!
Когда поднимаю от опьяняюще пахнущей, благоухающей морем, солью и жиром красавицы рыбы голову – женщины уже нет в комнате. Я одна.
